Ну и ночка! Зато теперь я имел полное право поздравить себя: наконец-то установлен контакт с изучаемым объектом — неважно, что встреча была мимолетной.
6
Уснуть не удавалось! Стол оказался слишком коротким и жестким, воздух в избушке чересчур спертым, а впечатления от недавней встречи с волком — необыкновенно яркими. Напрасно я пробовал «считать овец» — они неизменно превращались в волков, а это окончательно прогоняло дремоту. Когда же под полом заскреблась какая-то мышка, мне представилось, будто это волк принюхивается под дверью, и тут уж окончательно стало не до сна. Отказавшись от дальнейших попыток, я зажег фонарь Майка и принялся ждать рассвета.
Перед моим мысленным взором возникли события прошедшего вечера. Удивительно, как много, несмотря на краткость встречи с волком, запомнилось подробностей! Волк предстал передо мной так отчетливо, будто я знал его (или ее) долгие годы. В память навсегда врезались массивная голова с пышным ошейником белой шерсти, короткие торчащие уши, рыжевато-коричневые глаза и седая морда. Живо запечатлелся образ волка, когда он ринулся прочь от меня: стремительный бег могучего хищника, ростом с небольшого пони; от него, казалось, так и веяло смертельной опасностью.
Чем дольше я раздумывал над событием, тем менее доблестным представлялось мне собственное поведение. Отступление было чересчур поспешным и, пожалуй, недостойным. Впрочем, я тут же утешил себя — ведь волк тоже держался не самым блестящим образом! На сердце сразу сделалось веселее; к тому же взошло солнце и бледным светом озарило суровый мир, лежавший за окном. Настроение у меня поднялось.
По мере того как разгорался рассвет, мне даже стало казаться, что я упустил редкий, возможно неповторимый случай. Видимо, мне следовало бежать за волком и постараться завоевать его доверие или по крайней мере убедить его в том, что я не питаю злобных намерений ни к нему, ни к ему подобным.
Канадские кукши, прилетавшие ежедневно, чтобы порыться в отбросах перед домом, уже начали свою болтовню. Я разжег печку и приготовил завтрак. Затем уложил в рюкзак немного еды, проверил запас патронов, повесил на шею бинокль и, переполненный решимости, оправился исправлять вчерашнюю оплошность. Мой план был прост — я направлюсь прямо к тому месту, где лежал волк, отыщу его след и пойду по нему, пока не обнаружу зверя.
Поначалу дорога была тяжелой, каменистой; но удивительно, что мне понадобилось немало времени, чтобы преодолеть сравнительно небольшое расстояние. Но вот наконец и невысокая гряда, с которой я тогда его увидел. Дальше расстилалась болотистая тундра, там следы должны быть хорошо заметны. И, действительно, мне почти сразу посчастливилось обнаружить отпечатки лап на небольшом пространстве, поросшем бурым мхом.
Наверное, мне полагалось испытывать бурную радость, но я почему-то не обрадовался. По правде говоря, Эти первые в моей жизни волчьи следы оказались находкой, к которой я был совершенно не подготовлен. Одно дело прочитать в учебнике, что следы тундрового волка достигают пятнадцати сантиметров в диаметре, а другое — увидеть их непосредственно перед собой во всем их величии. Несомненно, это может охладить любой энтузиазм. Гигантские следы, при чуть ли не метровой длине шага, свидетельствовали о том, что преследуемое мной животное ростом не уступает серому медведю гризли.
Я внимательно изучал волчьи следы и, возможно, занимался бы этим еще немало времени, как вдруг обнаружил, что забыл свой карманный компас. Без компаса же забираться далеко в бескрайнюю тундру — чистое безрассудство. Огорченный, я вынужден был вернуться в избушку.
На том месте, куда я его положил, компаса не оказалось. В сущности, я хорошенько не помнил, где мог его оставить; не знаю даже, попадался ли мне компас после отъезда из Оттавы. Что и говорить, положение не из приятных. Чтобы не терять времени зря, я взял с полки одно из руководств, которыми меня щедро снабдили перед отъездом, и углубился в главу, посвященную волкам. Разумеется, мне не раз случалось заглядывать в нее и прежде, но некоторые важные факты как-то ускользали из памяти. Теперь же, когда мне воочию удалось увидеть волчьи следы, способность восприятия значительно обострилась, и я перечитал главу с особым интересом и глубоким пониманием дела.
Тундровый волк, как сообщал автор руководства, является самым крупным из многочисленных подвидов Canis lupus. Максимальный вес измеренных экземпляров 7 килограммов; длина от носа до кончика хвоста 260 сантиметров; высота до холки 105 сантиметров. Взрослый тундровый волк может съесть (а при удобном случае и съедает) 14 килограммов сырого мяса за один присест. Волчьи зубы «отличаются массивность и с одинаковым успехом рвут и размалывают пищу. Это позволяет их владельцу раздирать на части самых крупных млекопитающих и дробить даже наиболее крепкие кости». Глава оканчивалась следующим кратким заключением: «Волк — свирепый и опасный хищник. Среди всех зверей, известных человеку, волк занимает одно из первых мест по тому страху и ненависти, которые он, с вполне достаточными основаниями, к себе внушает». Основания, правда, не приводились, впрочем, они оказались бы совершенно излишними.
Остаток дня я провел в размышлениях; надежда завоевать доверие волков порой начинала мне казаться чересчур оптимистической. Разумеется, продемонстрировать отсутствие злой воли с моей стороны несложно, но грош этому цена, если волки не ответят взаимностью!
На следующее утро я занялся чисткой «авгиевых конюшен» в избушке и во время уборки нашел компас. Положив его на подоконник, я продолжал работу, но солнце, отражаясь на медной крышке инструмента, блестело столь призывно, что я решился предпринять еще одну попытку и восстановить контакт волками.
На этот раз я продвигался вперед еще медленнее — на мне была винтовка, дробовик, револьвер, патронташ, небольшой топорик и охотничий нож, а также фляга с «волчьим коктейлем» (на случай, если я провалюсь в какой-нибудь ледяной поток).
Стоял жаркий день — весной в Арктике иногда выдаются деньки не менее знойные, чем в тропиках. Первые комары, словно герольды, возвещали о приближении несметных полчищ, которые скоро сделают пребывание в тундре поистине адской мукой. Я отыскал волчью тропу и решительно зашагал навстречу судьбе.
Следы вели прямо через огромное болото, но беда заключалась в том, что волчьи лапы увязали в нем всего на восемь-десять сантиметров, тогда как я проваливался на добрых тридцать сантиметров до мерзлого грунта. С трудом добрался я до галечной гряды, идти стало гораздо легче, но зато там я сразу потерял следы волка.
Попытки обнаружить их вновь ни к чему не привели. Пристально оглядывая холодное царство тундры, безбрежное как море, я почувствовал себя безмерно одиноким. Ни рокота самолета, который нарушил бы немую тишину пустого неба, ни дальнего грохота проходящего поезда, от которого дрожала бы земля под моими ногами… Мертвое молчание! Только посвистывание невидимой ржанки свидетельствовало о том, что жизнь все-таки существует на этой голой, похожей на поверхность луны, земле.
Я отыскал нишу среди скал, покрытых лишайниками, втиснулся в нее и с аппетитом позавтракал. Затем, взяв бинокль, начал рассматривать пустынный ландшафт в надежде обнаружить хоть что-нибудь живое.
Прямо перед собой я увидел скованную льдом бухточку большого озера, на противоположном берегу — какое-то яркое пятно, выделяющееся среди однообразной окраски тундры. Это был желтый песчаный вал высотой около двадцати метров, который, извиваясь как гигантская змея, терялся вдали. Такие узкие, вытянутые холмы, эскеры или озы, есть не что иное, как древние ложа исчезнувших рек, которые некогда (примерно десять тысяч лет назад) пробивали свой путь среди ледников, покрывавших всю область Киватин. Когда толщи льда растаяли, наносы отложились на поверхность земли, и теперь они являются почти единственными заметными чертами рельефа тундры среди однообразной унылой равнины.
Напрягая зрение, я внимательно осматривал оз, пробегал по нему биноклем, пока не заметил наконец какое-то движение. Расстояние было значительным, но мне показалось, будто кто-то, подняв руку над головой, машет из-за кромки вала. В сильном волнении я вскочил на ноги и пустился бежать к берегу
