– Я. Сойди с коня, не бойся, не обидим. Что на холоде стоять, мы и так всю ночь мерзли.
Отрок помог княгине спуститься, и вслед за Зимобором она вошла в дом. Здесь было так тесно и душно от множества стоящих, сидящих и лежащих людей, что княгиня в замешательстве остановилась на пороге истобки, – даже чтобы пойти через сени, ей пришлось переступить через нескольких спящих.
– Эй, народ, расступись, дай где княгине сесть! – крикнул Зимобор.
Кмети неохотно зашевелились, стали с любопытством оборачиваться – что это за княгиня такая?
Наконец усилиями Судимира и двоих отроков удалось освободить скамью и даже покрыть ее чьим-то медвежьим полушубком. Княгиня села и сложила руки на коленях.
– Угостить особо нечем, не взыщи, – сказал Зимобор. – Каши можем дать, если голодна. Ты-то хоть, матушка, ночью не воевала?
– Я не голодна. Я приехала за другим.
– За чем?
– Твой человек, Красовит, сын Секача, у меня.
Поразмыслив, княгиня решила не брать сразу Красовита с собой, а привлечь его к переговорам уже в качестве участника, а не товара на обмен, только если смоленский князь заупрямится.
– Вот дела! – Вспомнив про Красовита, Зимобор хлопнул себя по коленям. – Живой?
– Живой. Ранен. И с ним трое его людей.
– А Игрелька где? Окладина дочка? Тоже у тебя?
– Тоже у меня. Ты хочешь ее вернуть? – Восточные глаза княгини пристально глянули в глаза Зимобору.
– Не отказался бы. И Красовита тоже. А на обмен что хочешь?
– Я потеряла моего сына, князя Сечеслава. – Княгиня опустила глаза. – Если он у тебя, отдай мне его, живым или…
Она запнулась, не в силах выговорить слово «мертвый» по отношению к родному сыну.
– Один он у тебя? – сочувственно спросил Зимобор.
– Да. – Княгиня еще ниже опустила голову, стараясь справиться с собой.
– Как же ты сюда попала, а, княгиня? Ты родом откуда?
– Из Хорезма. Один человек привез меня сюда как свою… жену. – Княгиня снова запнулась, и Зимобор догадался, что эту «жену» тот неведомый человек просто купил и таких «жен» у него был еще десяток. – Здесь его торговый караван разграбил князь Вершина и взял меня вместе со всем товаром и людьми. Он полюбил меня и назвал своей женой. – Женщина горделиво подняла голову. – Моему сыну он дал княжеское имя и назвал его полноправным наследником наряду с другими. Мой сын – любимый сын князя Вершины, и князь оставит ему свою власть и земли. Сейчас он у тебя. Я хочу знать, какой выкуп ты хочешь получить за него или… за его тело, – тихо закончила она и снова опустила глаза.
– Мертвецами не торгую – живой он, живой, – ответил Зимобор. – Даже вроде не ранен особо, так, по голове вчера получил, оттого и с коня свалился. Да, а чего он от меня хотел? Зачем напал?
– Ты отнял его невесту. – Княгиня взглянула на него, и в глазах ее появилось обвинение. – Дочь Оклады с реки Жижалы была просватана за моего сына. Ты забрал и девушку, и ее приданое. Мой сын должен был вернуть то, что ему принадлежит.
– А откуда узнали? – вставил Жилята.
– Вас видели в Селиборе…
– Даровой! – воскликнул Жилята, имея в виду: «а я что говорил».
– Дочь князя Вершины, Лютава, видела там и тебя, княже, и невесту. Она рассказала нам, что мы ограблены.
– Я говорил, не надо было девку выпускать, – напомнил Судимир.
– Попробовал бы кто-то ее не выпустить. – Княгиня усмехнулась. – Их мать была знатная чародейка и зналась с самим Велесом. Говорят даже, что все ее дети рождены от Велеса… Однако почему-то они тоже хотят получить долю наследства князя Вершины, хотя он, получается, вовсе им не отец! – добавила она.
И Зимобор прямо как живую услышал в ее голосе княгиню Дубравку, которая тоже вот так выискивала всевозможные основания и предлоги, лишь бы доказать, что никто, кроме ее детей, не имеет права на наследство князя Велебора. И невольно ощутил расположение к неведомым ему детям чародейки – как к товарищам по несчастью.
– Ну, мать, давай торговаться! – Он сел поудобнее и опять хлопнул по коленям. – Что предложишь?
– Я верну тебе твоего воеводу и девушку.
– Красовит – хорошо, но он мне не брат и не сват. Глаза бы мои его и его батяню не видели… А девку – я таких еще десяток найду, и с родом, и с приданым. Вот только сын у тебя один, и второго ты уже, пожалуй, нигде не раздобудешь. Мало даешь, матушка.
– Я добавлю… серебром или соболями, сколько ты хочешь?
– Двадцать гривен серебра. И Красовита с Игрелькой назад. И чтобы, пока Угру не пройдем, ваши удальцы нас больше не тревожили. Согласна?
– Да. Но мне нужно время, чтобы собрать выкуп.
– Сколько?
– Десять дней.
– Твоя воля. – Зимобор пожал плечами. – Еще пару дней здесь поживем, потом пойдем дальше. Мне до весны тут гостить некогда, реки вскроются, а меня Смоленск ждет. Как соберете – догоняйте, дорога тут одна, по Угре, не потеряетесь.
– Я хочу увидеть моего сына.
– Достоян! Проводи.
Княгиня ушла в овин, где сидел пленник.
– Мало попросил, – заметил Жилята. – Надо было просить, чтобы Угру за нами признали и больше сами тут не ползали.
– Это она не может. Это сам князь решает, а у него сыновей поди много. Одним меньше – ему легче.
– Сказала же, что он у князя любимый.
– Дубравка то же самое про Буяра говорила. А кто у батюшки на самом деле любимый сын был? – Зимобор горделиво потянулся. Кмети вокруг засмеялись. – Нет, серебра она из своих сундуков даст, все узорочье выгребет. А Угру, надо будет, потом сами завоюем. Не последний раз живем, Жилята, друг ты мой!
– Тебе виднее! Как говорится, ты десятник – я дурак…
Повидавшись с сыном, княгиня уехала. Но дозорные так же внимательно вглядывались в лес по берегам ручья, и Судимир обходил дозоры, приговаривая, что «приказа расслабляться не было».
Стемнело, но сельцо было освещено сплошной полосой костров – не зря кмети весь день рубили дрова и сушили их возле огня. Договор с княгиней обеспечивал какую-то безопасность, но ждать можно было чего угодно. Жилята доказывал, что князя Сечеслава нельзя отдавать матери прямо сейчас, а нужно держать в заложниках, пока смоленская дружина не пройдет Угру до конца, и совершить обмен только за ее истоками. Зимобор соглашался, что кметь прав.
– Да мы за десять дней до конца Угры дойдем и так, не переживай! – говорил он. – Как раз в верховьях Десны они нас догонят. Ждать ее на месте я же не обещал! Так что все будет. Завтра-послезавтра тронемся.
За день умерло еще двое раненых, но остальные начали поправляться. И если воевать они смогут еще не скоро, то ехать были уже вполне способны. А задерживаться было нечего.
Весь вечер где-то в лесу выли волки, и кмети толкали друг друга: слышь, дескать, как выводят! Одни говорили, что это не к добру, другие – что все нехорошее уже случилось и волки отзываются на запах пролитой крови.
За этот день Зимобор велел заготовить дрова для погребального костра и послал сани – перевезти погибших к селу, чтобы завтра сжечь. И вовремя – если бы убитых не перевезли под защиту людей и огня, серая лесная братия могла бы устроить им «погребение» по собственному обряду.
Волки выли то поодиночке, то хором. Удрученное их тоскливой песней, серое пасмурное небо заплакало,
