– Ты на огнище Ольховиков, возле того места, где бились, – стала рассказывать Смеяна. Чужак молчал, но она чувствовала, что он ее понимает. – Я тебя в лесу нашла вот только что. Дед с дядьками сидят думают, что с тобой делать. Гляди, Творян придет, еще примется проверять, не из навей ли ты. Да ты не бойся – ты живой, я знаю.
– Я тоже знаю, – хрипло сказал предполагаемый упырь.
Смеяна так удивилась, услышав его голос, что даже выронила повязку. Говорил он понятно, как все говорлины, только выговор был не речевинский.
– А! – обрадовалась Смеяна. – А я боялась, что ты по-нашему не понимаешь. Как тебя зовут?
Но чужак не ответил, веки его полуопустились, спрятав блеск глаз, лицо стало таким отчужденным, что Смеяна не стала добиваться ответа.
В беседе тем временем кипел жаркий спор. Дед Варовит стоял за то, чтобы сегодня же послать в Славен весть о том, что найден сбежавший лиходей.
– Его княжич в полон взял, он его по праву! – говорил старейшина. – Надобно вернуть!
– Он у княжича сбежал, на нашей земле оказался – теперь он наш! – возражал ему один из старших сыновей, хозяйственный и прижимистый мужик, прозванный Заботой. – Он парень молодой, крепкий! Работать будет! Да его на торгу продать – шесть гривен дадут, чтоб мне до жатвы не дожить! Или у нас, отец, лишнего серебра много? Вот за солью поедем – и его свезем.
– Или себе оставим! – поддерживал Заботу Изнанец. – У нас работы много – новое же поле надумали корчевать, или ты забыл, отец? Нам самим холоп пригодится! Нам его Велес послал!
– Не к добру нам его оставлять! – спорил с ними осторожный Разумник, младший брат Варовита. – Черный он глаз! Сами управимся! Продать, и дело с концом! И на огнище-то не надо было его… Да и увечный – какой с него прок?
– Ничего, за жерновом сидеть или в ступе толочь он и сейчас сможет! А что черный глаз – так у Творяна глаз сильнее!
– Да он оправится и уйдет от нас! – убеждал братьев Разумник. – К жернову приковать можно, а на других работах как прикуешь? Он же сидеть не будет! Оправится и уйдет! Сохрани Свароже, чтобы не зарезал никого!
Мужчины помолчали, задумались, качая головами. Оставлять чужака у себя было страшновато, но и потерять молодого сильного работника казалось обидным. А работник весьма пригодился бы. Как на беду, у Ольховиков рождалось больше девочек, чем мальчиков. Вон, до того дошло, что зятьев приходится брать к себе, а не отдавать девушек на сторону.
– Ты-то что скажешь, ведун? – Варовит обратился к Творяну. – Скажи, что нам делать теперь. Не сбежит у нас холоп?
– Сбежать – не сбежит, – успокоил его Творян. – Я его таким заклятьем опутаю, что от огнища на шаг не отойдет.
Успокоив родичей, Творян прошел в клеть, где устроили чужака. Смеяна уже закончила перевязывать и зашивала крепкой жилкой разрез на его штанах, которые стащила еще с беспамятного и успела кое-как отмыть от засохшей крови. Не очень-то ловко у нее выходило, она хмурилась, ковыряя тонким шильцем дырочки в плотной коже и продергивая кривую иглу из птичьей кости. Ни одна из сестер-рукодельниц за такую работу, конечно, не взялась бы, но не ходить же ему без порток! Человек все-таки, не леший!
Раненый лежал на охапке сена и смотрел вверх, словно все вокруг его совершенно не занимало. Украдкой бросая взгляды на его замкнутое лицо, сглаженные внешние уголки глаз, жесткую складку губ, Смеяна ощущала какую-то радостную дрожь, испуг и любопытство разом.
Войдя, Творян некоторое время наблюдал за ними, а потом принялся разматывать какую-то веревочку.
– Ты это зачем, дядька? – спросила Смеяна, бегло глянув на него поверх шитья. – Вязать его незачем, он не так уж скоро на ноги встанет. И так не убежит.
– Сейчас не убежит, а на ноги встанет скоро! – сказал Творян, пристально глядя на чужака. Тот незаметно напрягся, подобрался. – Вот тогда и сослужит службу мой науз.
– Науз! – воскликнула Смеяна и бросила шитье.
В один миг она вскочила и оказалась возле ведуна. Ее жадно-любопытный взгляд был устремлен на веревочку в руках Творяна, и даже раненый, услышав это слово, не утерпел и слегка повернул голову.
Творян держал не веревочку, а тонкий берестяной ремешок. Легкий и непрочный на вид, он обладал в руках умелого ведуна большой силой.
– Дай посмотреть! – взмолилась Смеяна.
На ее глазах снова происходило чудо: простая полоска березовой коры, той самой, какой покрывают горшки или растапливают печи, наливалась волшебной силой. Что давало эту силу – заговор? Или просто ведун переливал в ремешок часть своей силы?
– Не тронь! – Творян отвел ремешок от ее нетерпеливо протянутых рук. – Это тебе не забавы. Отойди, а не то выгоню.
Досадливо прикусив губу, Смеяна смирилась и отошла в угол. Она знала, что Творян вовсе и не хочет ее выгонять, но для нее снова пришло время молча смотреть. Любая ворожба, даже самая трудная, выходила у Творяна гораздо лучше, если непутевая желтоглазая девка с вечно растрепанными косами находилась поблизости. Умный и наблюдательный ведун давно заметил это, и эту тайну он стремился разгадать не меньше, чем Смеяна, – тайну превращения простого берестяного ремешка в волшебное средство.
Творян подошел к лежащему чужаку, опустился на колени рядом с ним и негромко позвал:
– А ну-ка, человече, погляди-ка на меня!
Тот не хотел поворачивать головы, но в тихом ровном голосе ведуна было столько повелительной силы, что послушался бы даже пень. Медленно раненый повернулся и посмотрел в лицо Творяну. Ведун смотрел прямо ему в глаза, и тот не мог отвести взор. Большие глаза навыкате открылись еще шире, придвинулись ближе, и все вдруг заволоклось туманом. Не стало ни охапки сена, ни потолка и бревенчатых стен клети, ни даже самого Творяна. Только глаза ведуна, темно-карие, с большими черными зрачками, тяжело и страшно смотрели прямо в душу. Зрачки дышали, как два живых источника волшебной силы, то расширялись, то стягивались, неотвратимо затягивали взор.
– Как твое имя? – раздался глухой голос из тумана.
– Байан-А-Тан, – ответил чей-то голос, в котором чужак не мог признать свой собственный.
– Откуда ты родом?
– Из Прямичева.
– Каков твой род?
– Мой род – дружина князя Держимира.
– Кто твоя мать?
– Моя мать – Айбика, дочь Кара-Минле. Из народа куркутэ.
– Отец?
– Не знаю.
Смеяна наблюдала за ними из угла, зажав в кулаке иголку и опустив недошитые штаны на колени. Широко открытые глаза куркутина смотрели в лицо Творяну, голос звучал безучастно. Похоже, он сам не сознавал того, что говорит.
– Князь Держимир прислал вас на Истир? – продолжал расспрашивать Творян.
– Да.
– Зачем? Он велел вам ждать ладьи Прочена?
– Да.
– Он приказал перебить смолятичей?
– Да.
– А роды речевинов над Истиром он не велел трогать?
– Нет.
Творян кивнул. Это он и хотел знать.
– Так слушай меня, Байан-А-Тан из Прямичева, – заговорил он. – Как сосна корнями в земле сидит, с места не сойдет, и вода ее не смоет, и ветер ее не повалит, и медведь ее не обрушит, так и ты возле Ольховиков жить станешь и с места сего не сойдешь! Как река бежит, а от своего истока не убегает, так и
