На ходу оглядываясь, Веселка решила, что сейчас начало месяца листопада – это было видно по желтой, но еще густой листве, в изобилии шумевшей на ветвях, в уцелевшей кое-где травяной зелени. Как раз в это время в Прямичев начинали свозить вымоченный и обтрепанный лен, готовый для чесания и прядения. В это время начинаются женские посиделки, оживают избы-беседы, что стоят во всяком огнище или на всякой городской улице. Опять вспомнился Прямичев, вспомнились все привычные, связанные с осенью чувства: радость от песен и умеренных зимних игр вроде «колечка», скука от бесконечного сидения за прялкой… Даже пальцы заболели. И захотелось опять туда, в беседу Велесовой улицы, где тяжелые резные скамьи с прялками вдоль стен, и кованые светцы с лучинами, постукивание веретен по полу, и много, много лиц, блеска глаз, улыбок, лукавых, задорных, многозначительных взглядов… И Громобой, с притворно-равнодушным видом сидящий на любимом месте у двери… Все это было так близко, но казалось недостижимым, невозвратно прошедшим. Это был отзвук миновавшей, уже пережитой и сброшенной, как ненужная скорлупа, жизни.
Задумавшись, Веселка почти забыла, где она и что с ней, и вдруг остановилась – прямо перед ней, шагах в десяти, мелькнула какая-то яркая, белая вспышка света. Веселка вздрогнула от неожиданности и застыла на месте, прижав руку к бьющемуся сердцу. Замечталась, глупая!
Перед ней по привядшей траве неспешно прохаживалась уточка. Смешно переваливаясь с лапы на лапу, она то вроде бы брела к берегу реки, то останавливалась, то поворачивала назад. Уточка была совсем белой, и перья ее светились мягким белым светом, чуть-чуть золотистым. Веселка усиленно моргала, пытаясь понять, не мерещится ли ей удивительная птица. А уточка тем временем проковыляла к близкой опушке леса и там вспорхнула на камень.
Камень Веселка заметила только сейчас. Огромный, с двух быков, валун был странного серо-синеватого цвета. Взобравшись на самую макушку валуна, уточка устроилась там, подобрала лапки, втянула головку, точно нашла себе наконец хорошее место. Перья ее теперь засветились еще ярче, и Веселка только благодаря этому свечению заметила, что уже вечереет. Белое, золотистое сияние разливалось вокруг камня все шире, вот уже и сам валун начал светиться по краям тем же призрачным светом, и это было так красиво, что Веселка, как зачарованная, безотчетно подошла поближе.
Она медленно делала шаг за шагом, не сводя глаз с уточки, но так и не заметила, куда та подевалась. Валун продолжал светиться, Веселка подошла к нему вплотную и только тут заметила, что уточки на его макушке больше нет.
Обнаружив это, она сперва застыла в недоумении, силясь сообразить, что это значит, потом протянула руку к камню. Пальцы ее погрузились в сияние, но неглубоко – почти тут же они коснулись шероховатой, холодной поверхности. Холодный камень светился, и Веселка стояла рядом, поглаживая его ладонью; она ничего не понимала.
Нет, от этой уточки ей толку не добиться. Веселка шагнула по тропинке вперед и вдруг услышала за деревьями чьи-то шаги. И испугалась: кто они, обитатели этого сумрачного осеннего мира? Люди или лешии? Хотелось спрятаться, но светящийся камень не пускал, его медленно гаснущее свечение держало ее в плену.
Потом кто-то ахнул совсем рядом. Веселка обернулась – в нескольких шагах от нее на тропе стояли двое. В глаза ей бросилась высокая, стройная девичья фигура: девушка лет семнадцати, с толстой косой, перекинутой через плечо и струящейся по темному, запахнутому и перевязанному пестрым пояском кожуху. Рядом с ней стоял мальчик лет одиннадцати, тоже высокий для своих лет, худенький. Лица у них были почти одинаковыми: круглыми, скуластыми, с большими широко расставленными глазами. Глаза эти в немом изумлении смотрели на Веселку, рты были потрясенно раскрыты и не издавали ни звука.
Несколько мгновений все трое простояли в молчании: Веселка дивилась, что встреченные жители осеннего мира имеют такой простецкий, привычный вид. Мелькнула неуверенная мысль: может, это лешие такие? Да нет, не похоже: у обоих было по два человеческих уха, а не одно левое, глаза не горели зелеными углями, кожухи были запахнуты по-человечески справа налево, а не наоборот. А те двое смотрели на нее, как на невиданное диво, как на Жар-Птицу или чудо морское, – а сама Веселка не видела между собой и этой девушкой никакого особого различия. Только что на ней надет не кожух из толстой шерсти, а шуба из пушистого белого горностая… Мать Макошь! Веселка только сейчас заметила, что бурая куница под синим сукном, в которую ее нарядила перед отъездом из Прямичева княгиня Смеяна, здесь каким-то чудесным образом превратилась в белого горностая мехом наружу! До сих пор она только смотрела вокруг, а глянуть на себя саму не догадалась. Это новое открытие усилило ее растерянность, и она молчала. Сейчас ее спросят, кто она, и что же ей отвечать?
А мальчик вдруг вскинул руку и швырнул в Веселку чем-то маленьким. От неожиданности Веселка ахнула и вскинула руки к лицу, чтобы защититься; что-то маленькое и твердое ударило ее по руке, отскочило и упало. От удара по всему ее телу прошла мгновенная теплая вспышка и тут же угасла. Веселка глянула вниз, но вместо уголька увидела на траве у своих ног громовую стрелку – кусочек кремня, похожий на наконечник стрелы. Громовая стрелка светилась тем же золотистым сиянием, но на глазах у Веселки быстро погасла и исчезла в полутьме.
Веселка подняла глаза. Девушка и мальчик смотрели на нее с восторгом и ужасом, и на лицах их было ясно написано ожидание немедленного огромного чуда. Какого?
– Рассыпься! – торопливо и хрипло от волнения крикнул мальчик, точно хотел подтолкнуть замешкавшееся чудо, и добавил уже увереннее: – Именем Перуна Громовика: чур меня сохрани, а ты рассыпься!
Ничего не случилось.
– Чего ты кидаешься? – наконец справившись с изумлением, отчасти обиженно, отчасти недоуменно воскликнула Веселка. – Вот так встретили! Прийти не успела, а ты камнями!
Брат и сестра заморгали. На лице девушки впервые отразилось сомнение, и Веселку это ободрило.
– Вы кто такие? – продолжала она.
– А ты кто? – осторожно спросила девушка в ответ. Видно было, что у нее имелось мнение на этот счет, но в последние мгновения поколебалось.
– А чего она не рассыпалась? – разочарованно и тоже с обидой воскликнул мальчик. – Должна рассыпаться! Как же теперь?
– Погоди! – Девушка положила руку ему на плечо и шагнула к Веселке. – Ты кто? – повторила она.
– Веселка, – ответила Веселка, затрудняясь, что к этому прибавить.
Этого оказалось достаточно: брат и сестра глянули друг на друга и разом фыркнули от смеха.
– Ну вот, удружил! – Девушка слегка дернула брата за вихор на макушке, а он со смущенно-обиженным видом уклонился и оттолкнул ее руку. – Совсем ты со своим кладом одурел! На людей кидаешься! Хорош! Ты на него не обижайся! – добавила она, дружелюбно глядя на Веселку. – Мы белую уточку искали. Нам дед сказал, что этой ночью непременно белая уточка покажется, и стрелку дал.
– Белая уточка?
– Да. Под Синим камнем белая уточка живет и клад стережет. И по ночам выходит – только семь ночей в год, и кто в нее громовой стрелкой попадет…
– То она рассыплется, и золото останется! – торопливо закончил мальчик.
– Вот мы и решили, что уточка на сей раз девицей прикинулась. Ты ведь тоже белая! Не сердишься?
– Нет… А я видела белую уточку! – оживившись, подтвердила Веселка.
И тут же вспомнила, что в Прямичеве тоже ходили рассказы про священные камни, под которыми живут духи и сторожат клады. Только духи разные бывают: маленький белый старичок, белый петушок, белый жеребенок…
– А мы думали, это ты!
– А вы кто? – повторила Веселка. – Вы где живете?
– Да вон тут, в Берегинином Ключе! – Обернувшись, девушка махнула рукой туда, где должен быть Убор. – Я – Величка, а это Волчок, брат мой. Пойдем с нами, как раз все наши в беседу набились! Сегодня же девятая пятница![4] Пирогов напекли! И гости к нам пришли! И от Озерников, и из Узорочья – такие хорошие гости! Все веселые!
Она подмигнула Веселке с лукавой и значительной улыбкой, смысл которой Веселка отлично поняла. Девятая пятница открывает Макошину неделю, время сватовства и свадеб, и в это время парни ходят на
