пальца кривой, как турецкий ятаган, осколок, стал искать глазами листик подорожника — и вдруг замер, испуганный и ошеломлённый.
— Ты чего? — шёпотом спросил Стас.
— Тс-с! — зашипел Костик и приложил ко рту палец. — Тихо! Погляди.
Стас приподнялся на колени и тут же позабыл про свой палец. Они увидели нечто столь удивительное, что сперва глазам своим не поверили.
Стас толкнул Костика локтем в бок и прошелестел:
— Неужели это…
— Точно. Он, — отозвался Костик.
Прямо перед ними на трухлявом бревне сидел, прислонясь к стенке коптильни, поповский сторож — фальшивый немой. Перед ним в почтительной позе, чуть ли не по стойке «смирно» — руки по швам — стоял Генка и что-то лепетал, в чём-то оправдывался.
«Немой» сидел развалясь, небрежно кивал, и рот его кривила снисходительная усмешка.
Только сейчас мальчишки разглядели его как следует.
К их удивлению, он оказался совсем не старым. Буйная рыжеватая борода покрывала лицо до самых глаз, топорщилась на шее.
Но теперь, когда прямо в лицо ему светило солнце, стало видно, что под бородой тугие молодые щёки, широкие, чуть выступающие вперёд скулы и тяжёлый, как кирпич, квадратный подбородок. Глаза у немого были навыкате, светло-серые, холодные и равнодушные.
— Хватит болтать, — услышали они его хриплый голос. — Ты сопляк и трус. Тащи сейчас же, а там поглядим, что с тобой делать дальше.
Генка проворно метнулся в сторону, а «немой» вновь ухмыльнулся кривой ухмылочкой, покачал головой и презрительно сплюнул.
Он вытащил из засаленного старого ватника коробку дорогих папирос «Люкс», постучал мундштуком о крышку, неторопливо закурил.
Костик только успел переглянуться со Стасом, как появился Генка.
Он волок заполненный до половины большой рюкзак — весь в карманах, ремешках и пряжках — сразу видно, трофейный.
Рюкзак был тяжеленный, потому что Генка тащил его с трудом, весь перегнувшись на сторону.
«Немой» неторопливо поднялся навстречу — широкий, кряжистый, — взял рюкзак из Генкиных рук, легко забросил за спину, обеими лямками на правое плечо.
Генка стоял рядом, переступал своими сапожищами и просительно улыбался. Он был весь почтение и робость.
Он что-то тихо сказал «немому» и протянул руку.
Тот снова сплюнул.
— Заслужить надо, сопляк, — буркнул он, повернулся и, ломая бурьян, как медведь, пошёл прочь.
Генкино лицо мгновенно изменилось. Злобная гримаса перекосила его. Он стоял, сжав кулаки, глядел вслед «немому» и что-то шептал дрожащими губами. Потом он повернулся и пошёл прямо на ребят.
Они едва успели отпрянуть в сторону. Костик лежал, прижимаясь к земле. Генка протопал так близко, что можно было дотронуться до него.
Он прошёл через проходной двор, по пути злобно пнув сапогом привязанную к стволу акации козу. Та шарахнулась в сторону, закричала тонким обиженным голосом, потом упала.
Враг их шагал по переулку к заводу, а друзья, прижимаясь к стенкам домов, крались за ним.
Они видели, как он предъявил пропуск толстой тётке с громадным револьвером на боку.
Мальчишки ещё немножко постояли, поглазели на охранницу. Лицо у неё было доброе, домашнее. Ей бы носки вязать внукам, а не с оружием тут стоять. На ней и револьвер каким-то нестрашным, игрушечным выглядел, хоть и был он здоровенный, как гаубица. Генка что-то буркнул. Ребята не расслышали.
Стас задумался.
— Странно всё это. Очень странно, — сказал он, и Костик понял, что Стас про «немого». — Но это оставим на потом, разберёмся. А сейчас — быстро. Сейчас надо выручать этих дуралеев — Настькиных хохлатых.
Лестницу свою Генка запирал в сарай.
Пришлось из двух жердин и обрезков досок сколачивать новую.
Потому Костик и Стас провозились порядочно. Часов у них не было, но они и так понимали, что надо торопиться изо всех сил — вдруг Генка придёт домой в обеденный перерыв.
На крышу полезли со стороны огородов, иначе весь двор был бы в курсе дела, такие уж глазастые у них были соседи.
Кровельное железо предательски грохотало под ногами.
Они спрятались за Генкиной трубой, отдышались.
Во дворе пока было спокойно.
В двух метрах от мальчишек торчала на крыше аккуратная, выкрашенная в голубой цвет Генкина голубятня. Сквозь окошко, забранное металлической сеткой, виднелись спящие, нахохлившиеся голуби.
— Стой тихо! Замри, — приказал Стас, — гляди в оба, а я пошёл. — И он полез в голубятню.
Дверца была маленькая. Стас еле в неё протиснулся.
Голуби заметались, затрепыхали крыльями, пыль поднялась такая, что Стас начал чихать.
Костик слышал, как он чертыхался в этом голубином игрушечном домике, и думал, как же он в такой суматохе поймает этих Настькиных хохлатых.
Он прильнул к окошку, хотел дать Стасу какой-нибудь ценный совет, но Стас тут же заорал (как Костику казалось, на всю улицу):
— Отойди сейчас же! Тут и так темно. Ты глядишь по сторонам или нет?!
Костик сразу отскочил и огляделся. Он даже не обиделся на ругань. Стас был прав.
Голуби метались как сумасшедшие.
Время шло, а Стасу всё не удавалось изловить Настиных любимцев.
Костик пританцовывал от нетерпения, но ничем не мог ему помочь.
Наконец из окошка послышался сдавленный Стасов голос:
— Иди сюда! Скорей!
Костик подбежал. Стас чуть приоткрыл дверцу, сунул ему в руки одного из хохлатых.
— Держи крепко. Сейчас я второго словлю. Не даются, дьяволы…
И он вновь исчез в голубином переполохе. Птица в руке у Костика дрожала, вертела розовой пушистой головой, хохол её возмущённо трясся, а сердчишко так колотилось, что Костик испугался — как бы оно не лопнуло со страху.
— Готово, — услышал он наконец голос Стаса.
Костик обернулся и увидел, что Стас с трудом, задом выбирается из голубятни.
Несколько сизарей метнулось у него между ног, вылетели на волю.
Костик бросился вперёд, хотел помочь Стасу и вдруг услышал позади себя подозрительный шум.
Он оглянулся и окаменел от ужаса: из чердачного окошка на крышу вылезал Генка.
— Беги, Стас! — почему-то шёпотом крикнул Костик, и в тот же миг рука его разжалась и хохлатый с шумом вспорхнул в небо.
Позади гремела крыша. Это убегал Стас.
А Костик не мог пошевелиться. Он глядел в белые от бешенства Генкины глаза и стоял, будто приклеенный резиновым клеем.
Генка шёл медленно, не торопясь, и улыбался какой-то неживой, страшной улыбкой — будто лицо его
