На этот раз отец ничего не задел, всё обошлось благополучно. Как он вышел из мазанки, Витя слышала сквозь сон.
Было ещё рано-рано, и Витя так не хотела просыпаться, так приятно, сладостно было лежать в полусне. Это чудесное состояние длилось довольно долго.
Наверное, археология — такая особая наука, столкнувшись с которой человек поневоле начинает задумываться о временах неправдоподобно далёких и сравнивать их с мимолётными днями своей жизни.
Витя нежилась в постели и представляла себе, как, наверное, здорово изменился этот город — город детства отца и Станислава Сергеевича.
Всё изменилось, только море было такое же, и обрыв цвета охры, и колючие акации с вечно дрожащими, ярко-зелёными листочками.
Да ещё вечное небо, да терпкий, будоражащий душу запах моря. Прокалённые солнцем лодки пахли горячей смолой; море — выброшенными на берег водорослями, ракушками; комбинезон отца — солнцем; Андрюха — чем-то солёным, живым и приятным. Экспонаты экспедиции имели неуловимый, тонкий запах древности.
Думать обо всё этом было спокойно и радостно. Витя понимала: надо вставать. Но вместо того чтобы проснуться окончательно, она неожиданно вновь уснула. Да так крепко, что громкий, испуганный, надрывный, какой-то птичий крик почти над ухом её разбудил не сразу. Ей казалось, что крик этот и причитания, в которых слышались слёзы, ей просто снятся.
Но крик повторился вновь — и она окончательно проснулась.
Испытание. От автора (продолжение)
Наступили ветреные, холодные дни. На улицах всё время кружилась пыль. Иногда она завивалась столбом и неслась, покачиваясь, пока не расшибалась о дерево или дом. Пыль была везде — за окнами, на зубах, в карманах. А город стал жёлтым.
Маму Костика угнетала эта погода, и она сделалась сердитой.
Она утверждала, что из-за мерзкой погоды невозможно выйти из дому. Костик только удивлённо пожимал плечами, но не спорил — и так часто попадало за то, что допоздна носился по улице. Пыль не мешала ни ему, ни Стасу. Даже интереснее — можно представить, будто это самум, ветер жарких пустынь.
Костик и Стас возвращались из школы самым далёким путём. Делали большущий круг — проходили чеховским садом, по глинистой тропинке спускались к морю, потом пустырями, мимо консервного завода, где теперь работал заклятый враг Генка, добирались до своей улицы.
В тот день они ещё успели отмахать километра полтора по пляжу — к низкому деревянному домику, где делались бусы. Там была какая-то артель, создавала стеклянные бусы. В те скудные послевоенные времена женщины не были избалованы безделушками, и артель процветала.
Артель стояла наверху. Надо было карабкаться по глинистому склону, цепляясь за пахучие кустики полыни. Примерно с середины склона начиналась блестящая, разноцветная россыпь бракованных бус. В школе больше всего ценились бусы без дырок. Чем крупнее, тем лучше. На переменах азартно играли в шарики.
Мальчишки и девчонки во все времена чем-то менялись — в школе Костика и Стаса тоже менялись. До эры бус менялись стальными перьями, а ещё раньше — марками, а ещё раньше… Короче говоря — всегда менялись. И сейчас меняются.
На этот раз ребятам удивительно повезло: бусины попадались одна крупнее другой. Они набили полные карманы.
— Ну, завтра дадим! — говорил Стас. — Как выложу на стол, так Володька и онемеет, а Оська вообще лопнет от зависти и помрёт на месте! Тоже мне чемпион липовый!..
Костик торопился. Мать не любила, когда он опаздывал к обеду.
Они миновали пляж, поднялись наверх и шли вдоль высокого консервного завода. Стас подбросил бусину, хотел наподдать ногой, да так к застыл в нелепой и неудобной позе. Костик увидел, что он побледнел, а улыбка стала будто приклеенная.
Костик поглядел вдоль забора и успел заметить чью-то спину с горбом туго набитого рюкзака. В руке человек нёс небольшой чемодан. И тут же спина завернула за угол.
— Костик, это он, — быстро сказал Стас, — помереть мне на месте, если не он!
— Кто?
— Генка. Нагруженный, как верблюд. Видел?
— Ага!
Они одновременно добежали до угла забора и осторожно выглянули. Генка стоял у подъезда пятиэтажного дома на другой стороне улицы. Рюкзак он уже снял и держал его в руке, чемодан поставил на землю. Генка всё время воровато оглядывался, и лицо его было испуганное. Он зашёл в подъезд и сразу же снова выглянул, повертел головой, пошамкал губами, будто разговаривал сам с собой.
Улица была пустынной. Генка закурил и исчез в подъезде.
— Чего это он? — Костик недоумевал.
— Чего, чего! Тут дело нечисто. Видал, как он оглядывался? Честные люди так не оглядываются. И мешок у него тяжеленный. Да ещё чемодан.
Стас схватил друга за руку, потащил за собой.
— Пойдём посмотрим!
— Куда?
— Как это куда? За Генкой! Поглядим, куда он это всё тащит.
— Так ты и узнал! — Костик присвистнул. После треклятых голубей, после ужасной крыши не больно- то хотелось встречаться с этим типом. — Держи карман шире.
Но Стас упрямо тащил его за рукав. У самого подъезда он взглянул ему в лицо своими бесстрашными, светлыми глазами, усмехнулся.
— Боишься?
— Ага, — сказал Костик. — Пошли.
И они вошли в подъезд.
Наверху слышались грузные шаги, железные перила тихо дребезжали. Мальчишки на цыпочках взлетели на третий этаж. Остановились там. Послышался лязг замка и протяжный скрип. Потом всё стихло.
Ребята осторожно и медленно поднимались.
С площадки пятого этажа вёл ещё один пролёт лестницы, и наверху в желтоватом свете пыльной лампочки виднелась узкая дверь на чердак, обитая железом.
Дверь была наполовину отворена. В толстом стальном кольце качался здоровенный амбарный замок.
Стас решительно зашагал по лестнице. У самой двери обернулся, поджидая Костика, и скользнул в темноту чердака. Костик за ним. Под ногами было что-то мягкое — стружки или опилки.
Глаза немного привыкли к темноте, и они увидели совсем рядом основание печной трубы. Мальчишки прошли вдоль неё и выглянули. В дальнем конце чердака, в жидком свете слухового окна, копошился Генка. Он что-то вынимал из рюкзака и осторожно ставил подальше, к самой стрехе.
