Районный Инспектор сидел за своим письменным столом. Это был высокий, хмурый субъект с неподвижным, ничего не выражавшим лицом, туго обтянутым кожей. Губы его двигались с четкостью механизма.
— Так чего же именно вы хотите, мистер Джонстон?
Перед ним по другую сторону широкого стола сидел, нервно сжимая руки, маленький, бледный человечек. Вид у него был жалкий, в глазах проглядывала тревога, движения были исполнены беспокойства.
— Чего-нибудь
Инспектор, видимо, был озадачен. С таким запросом к нему обращались впервые.
— Чего-нибудь…
Он произнес это слово так, словно оно было новым в его лексиконе.
— А каковы мотивы вашей просьбы, мистер Джонстон?
Надежды маленького человека поколебались. Как мог он объяснить это необъяснимое желание, постепенно переросшее в навязчивую идею, — объяснить так, чтобы сидевший напротив мрачный индивидуум понял его?
Широкое окно за спиной Инспектора было распахнуто. Джонстон видел город, расстилавшийся перед ним, словно щит гигантской черепахи. Он уныло посмотрел на высокие городские сооружения из стали и пластмассы, загромождавшие горизонт, и вздрогнул.
— Вокруг себя, всюду и везде, я вижу мир, созданный руками человека, — нерешительно начал он. — Город, в котором мы живем, воздух, которым мы дышим, одежда, которую мы носим, даже пища, которую мы едим, — все это продукция нашей замечательной техники. Повсюду я вижу свидетельства изумительного мастерства Человека, — но где же мне найти его сердце? И как могу я найти собственное сердце, если в ответ на мои чувства я встречаю в этом беспощадном, зловещем мире лишь мрачные здания и людей, не знающих улыбки? Ведь где-нибудь должно же быть хоть крошечное местечко, еще не попавшее в ненасытную утробу человеческого прогресса?
Он тяжело вздохнул и откинулся на спинку стула.
— Ведь не всегда было так, как сейчас. Даже я знаю это. Очевидно, я родился на стыке двух эпох: старый мир уже угасал, а новый только зарождался. Я еще помню деревья, цветы, птичий гомон. Широкие реки, протекавшие у моих ног. И облака, и дожди, и холодный ветер. А сейчас я спрашиваю себя: что такое птица? Что такое облако? Разве на земле, переделанной нами, для них уже нет места? Разве они исчезли навсегда и уже никогда не вернутся? Разве машины уже все сожрали на пиршестве, устроенном нашей планетой, и оставили только голое ядро, заключенное в металл и бесцельно блуждающее в пространстве без зимы и лета, которые могли бы отмечать его бег?
Волнение, на миг окрасившее румянцем бледные щеки маленького человечка, постепенно улеглось. Пустыми глазами он смотрел в окно на жуткую картину, расстилавшуюся перед ним.
Инспектор молчал, только проницательным, оценивающим взглядом смотрел на Джонстона. Его острый как бритва интеллект торопливо усваивал информацию, которой снабжал его собеседник, и уже готовил тщательно продуманный ответ.
— Но вы еще не сказали мне, почему вы ощущаете потребность в чем-то настоящем.
— Почему?..
Этого мистер Джонстон не знал и сам.
— Мне это необходимо — и все тут! — В его возгласе прозвучала нотка отчаяния. — Мне необходимо что-то такое, что я мог бы потрогать собственными руками и быть уверенным, что это сделано не человеком, а…
— А кем же, мистер Джонстон?
Маленький человечек посмотрел Инспектору прямо в глаза. Ему почудилось, что он уловил в холодном, бесстрастном взгляде легкий оттенок цинизма.
— Кем? Ну, скажем… Не знаю кем! Но только… только чтобы это было сделано не человеком. Неужели вы не понимаете? Что-нибудь
Его собеседник позволил себе улыбнуться.
— Но, мистер Джонстон, вам, конечно, ясно, что…
В эту секунду лицо Инспектора вдруг окаменело. Холодные глаза остекленели, бессмысленный взгляд уставился в одну точку, находившуюся где-то за мистером Джонстоном. Из спины Инспектора, — по- видимому, из какого-то укромного местечка между лопатками — поднялась к потолку медленная, извилистая струйка дыма.
— Прошу… прощения, — запинаясь, проговорил он. — Боюсь, что… неблагоприятная… для здоровья… перегрузка… повлияла… — Обе его руки, слабые, бессильные, неподвижно лежали на столе. — Переутомление… Чрезмерное… напряжение. Я… вы… если вы… будете любезны… пройти… в двенадцатую комнату… то вас обслужат… А я… а я… попрошу извинить меня за эту… эту…, задержку. Я…
Он умолк. Полуоткрытый рот застыл. В глубине глаз сверкнули и погасли искры. Струйка дыма на мгновение стала толще, а потом исчезла.
С минуту или две Джонстон смотрел на неподвижную фигуру. Лицо его выражало глубокое уныние и полную безнадежность. Потом он вздохнул, поднялся и вышел из комнаты.
“Что же это творится в нашем мире? — думал он. — Машины похожи на людей, а люди — на машины. И с каждым днем становится все труднее отличить их друг от друга”.
Он спустился на лифте и поспешил выйти на улицу. Не было никакого смысла идти в двенадцатую комнату и терять время на еще одно бесплодное интервью с еще одним человекоподобным ответвлением городского вычислительного центра. К тому же он начал понимать, что понятие о чем-то
“И не только машинам”, - думал он, наблюдая за шагавшими по улице людьми. Их невыразительная, бесстрастная манера себя держать скорее подошла бы машине, чем человеку из плоти и крови. В полнейшем, откровенном непонимании, которым они всегда встречали расспросы о том, что его волновало, было что-то пугающее — вот почему он и обратился за помощью к Районному Инспектору.
Он был сильно обескуражен, обнаружив, что его учтивый собеседник — робот, хотя и мог бы ожидать этого при существующих обстоятельствах: ведь почти все административные обязанности были теперь возложены на вездесущие кибернетические объединения. Роботехника настолько усовершенствовалась, что Джонстон ничуть не удивился бы, узнав, что добрая половина жителей города, как бы искусно они ни гримировались, в действительности всего лишь роботы.
Он пошел по улице куда глаза глядят. Бледный солнечный свет сверху, с голого неба, еле пробивался меж высоких городских стен, с трудом нащупывая мостовую.
Джонстон смотрел на головокружительно высокие металлические сооружения, поражаясь тому, как бесстрашно они карабкаются в небо. Какие-то неправдоподобные искусственные массивы, упрямо шагаюхцие в бесконечность.
Впрочем, городу, кажется, действительно не было конца.
Он испробовал все наружные и подземные виды транспорта в надежде найти тот рубеж, где чудовищные ущелья, именуемые улицами, уступили бы место более плоским пространствам — таким, на которых он мог бы ощутить тепло солнечных лучей.
Он прошел уже, должно быть, десятки километров во всех направлениях, но город оставался таким же, и казалось, Джонстон все время возвращается к отправной точке своего путешествия.
Так начался его кошмар. Страшный призрак мира, заключенного в оболочку одного-единственного города, который простирался от востока до запада и от полюса до полюса, покрывая старую землю непроницаемой броней, созданной человеком.
Что, если это было наследие богов?
Он не хотел верить. Он не мог поверить, что прошлое начисто зачеркнуто. Ведь должно же было