— Это ведь с кем стоим? С малолетними преступниками стоим. И с ихними соучастниками, — дядя Федя взглянул на Олега, — накормить бы вас, паршивцев, березовой кашей!
Но голос у него был совсем не сердитый, а тоже вроде бы довольный.
Потом дядя Федя деловито сказал:
— Слышь-ка, Дмитрий, возьмите в ящике стропы и заводите их под катер. С носа и с кормы, а посредине наверху восьмеркой соедините. А я за газорезчиком пошел.
Стропами оказались стальные пятиметровые тросы с петлями на концах, а восьмеркой — кованый двойной крюк и вправду похожий на восьмерку.
Держа за петли, стропы утопили у носа и кормы катера и медленно завели под днище. Потом Олег и дядя Арон поднатужились и соединили их восьмеркой.
Дядя Арон стал деловит и молчалив. Он сбегал куда-то и притащил сложенные в несколько раз куски толя, сунул их между тросами и бортами.
— Чтоб краска не обдиралась, — пояснил он.
Владька попытался чем-то помочь, но Жорка остановил его.
— Отойди-ка ты лучше, — холодно сказал он.
Дядя Федя пришел со смешливым молодым парнем — газорезчиком. На лбу парня торчали, уставясь в небо, лупоглазые темные очки, а за спиной извивались по земле два резиновых шланга с газовой горелкой на конце — такой медной трубкой в форме буквы «Г».
Парень улыбался, и глаза у него были синие и добрые, как у теленка.
— Попались, значит? Запутались, значит, как бобики? Молодцы! Ну, Руслан выручит. Не бойсь. Руслан дело знает, — сказал он.
Тамико счастливо заулыбалась. И оттого, что этого парня с широким вздернутым носом звали шикарным именем Руслан, и вообще оттого, что ей было очень хорошо и все время хотелось улыбаться.
Видно, здесь не любили долгих разговоров, а привыкли дело делать. Быстро и ловко.
Дядя Федя полез в свою будку.
Стрела крана дернулась, мягко описала полукруг и замерла точно над катером. Потом раздалось частое стрекотание и крюк с коротким тросом на конце пошел вниз.
Вот он опустился почти на уровень бортов, и Димка ловко набросил петлю троса на восьмерку.
Димка выскочил на пирс, поднял вверх ладонь и крикнул:
— Вира!
Тросы туго натянулись, и вдруг тяжеленный катер легко, как игрушечный, оторвался от воды и повис, сияя блестящим красным брюхом.
Прозрачные крупные капли бесшумно шлепались с него в Неву.
— Золотые кадры… Это же золотые кадры, — бормотал дядя Арон и целился всеми своими аппаратами по очереди.
Катер плавно проплыл по воздуху, опустился на невысокий штабель бревен, и к нему вразвалочку подошел газорезчик. И мальчишки тоже, и Олег, и Тамико.
Только дядя Арон бегал в стороне и все целился.
Винта не было видно. Под кормой, будто ком рыжей шерсти, торчал тугой клубок проволоки.
Проволока намертво вцепилась в винт, срослась с ним, и Жорка вдруг засомневался. Как-то не очень верилось, что этот невзаправдашний Руслан один сможет справиться с этим.
Но вот высунулся из горелки мохнатый оранжевый язык пламени, газорезчик повернул какие-то колесики, и огонь сразу стал голубым и жестким, а самый конец его совсем синим, острым и злым.
Горелка загудела.
Руслан опустил на глаза очки и медленно повел вздрагивающим огнем по проволоке.
И сейчас же ржавый клубок взорвался искрами и задымил.
Сколько они мучились с этой проклятой проволокой, какой она казалась сильной и цепкой!
А тут на глазах, под руками веселого и немножко смешного человека по имени Руслан, она податливо распадалась, как гнилой шпагат.
Вот уже матово засветился латунный винт, еще немного, еще… и все кончено.
Катер стоял освобожденный, стройный, готовый снова бежать по гладкой чистой воде.
— Ур-ра!!! — завопил Жорка и подпрыгнул, и заплясал, и все завопили тоже и стали обнимать Руслана, и хлопать его по плечам.
Только Владька стоял в стороне, опустив голову.
А Руслан погасил горелку и, как показалось Тамико, удивленно поморщился. Видно, Руслан не любил, когда вопят и обнимаются.
— Да ладно, будет вам. Ухожу я, — сказал он и пошел туда, где громоздились стальные фермы и дрожали над ними голубые сполохи электросварки.
А все глядели на его спину в брезентовой прожженной робе и молчали. И всем было немножко стыдно своих воплей и телячьего восторга.
— А ведь он настоящий Руслан, — сказал Тамико.
— Кто Руслан? Какой там Руслан? — за кричал подбежавший дядя Арон. — Кадры! Какие кадры! Золотые кадры! На цветной пленочке! Днище красное, проволока рыжая пламя синее и фон… какой фон!.. Надо бы повторить на всякий случай. Повторить нельзя? — спросил он у Олега.
— Нельзя. Такое не повторишь, — ответил Олег.
Катер снова проплыл по воздуху и опустился на воду у самого пирса.
Это был чудесный день. Самый долгий день в жизни.
Тамико вспомнила вдруг, что она больна, и удивилась. Она забыла об этом. Столько всякого приключилось, что она просто забыла.
Вот бы видела мама!
Тамико глядела на мальчишек, привязывающих катер, и жалела, что этот день кончается.
Но впереди было еще одно приключение.
С крана спустился дядя Федя. Он подождал, пока все соберутся, и сказал дяде Арону:
— Вы хотели сверху снять? Так надо торопиться, солнце заходит. Девочка, пойдем с нами! Покажем тебе Питер с птичьего полета.
Он поглядел на мальчишек и усмехнулся. Видно было, как они мучаются. Просто на лицах написано.
Не было бы Тамико, можно было бы и поупрашивать, поканючить: одних берут, а других нет. Но тут… Мальчишки страдали молча. И дядя Федя оценил это.
— Ладно, чертенята, шут с вами. Лезьте. Только, — голос у дяди Феди стал свирепым, — если что- нибудь тронете, вниз головой сброшу. Без жалости.
Дядя Федя взглянул на Олега.
— Не знаю только, как поместимся.
— Я в катере подожду, я высоты страсть как боюсь, — сказал Олег.
— И я с тобой. Я уже был там, в башне, — сказал Димка.
— Молодец, Дмитрий. Пошли.
Дядя Федя повернулся к Тамико и вдруг увидел, что она стоит очень грустная. Радости в ее глазах не было.
Дядя Федя остановился, и лицо у него сделалось совсем не суровым, а растерянным, даже немного испуганным.
— Ну, маленькая? Чего-нибудь я не так сказал? Или ты не хочешь наверх? — спросил он.
— Я очень, очень, очень хочу. Только… Я не смогу.
Дядя Федя секунду соображал, потом облегченно вздохнул.
— Фу ты, напугала… Очень даже сможешь. И не заметишь, как наверху будешь. Погляди, какая шея, — он похлопал себя по загорелому могучему затылку, — только держись покрепче.
Наверху было жутковато и прекрасно. Говорить не хотелось. Было тихо-тихо: слышно, как посвистывает ветер да жужжит кинокамера дяди Арона.
