позитивно заряженную частицу – назовем ее протоном, – а электроны образуют вокруг других частиц что-то вроде заряженной корпускулярно-волновой оболочки, и они будут полностью правы, и однако все, что они делают, – это снабжают феномены ярлыками; просто навешивают все новые и новые ярлыки…
Мелисса, придвинувшись ближе, ухватилась за меня, но я не был способен почувствовать удовольствие от ее прикосновения. Я уже хотел утащить ее в комнату, к возможной безопасности, когда один из демонов (это был один из почти элегантных Зубачей, и он лязгал зубами, приближаясь к нашему дому) уселся на соседнем балконе; и тогда мы окаменели, были попросту неспособны двинуться. Мы смотрели, как охваченная ужасом женщина на соседнем балконе – миссис Гуревиц, так, кажется, ее звали – пыталась ретироваться внутрь. Подтащив ее к себе, демон, в манере, типичной для Зубачей, попросту заставил ее сесть и некоторое время развлекал разговором, рассказывая ей медвяным голосом обо всем, что видел в ее уме: что она ненавидела своего грубияна-мужа, но боялась бросить его из-за денег, поскольку сама ничего не умела;
– Они, например, могут утверждать, что область субатомного пространства, в которой вероятность нахождения электрона наиболее велика, называется орбиталью, но это ведь просто ярлык, этикетка, которая используется для описания поведения определенных сил в определенных условиях; это описание достоверно, но оно не предлагает никакого реального понимания природы данного явления – они не знают,
Я не смог бы сказать, сошел ли он с ума или просто был ошеломлен до такой степени, что поток его сознания изливался наружу потоком красноречия.
В конце концов, увидев, что к нам по воздуху направляются еще четыре демона, я начал бороться со своим оцепенением; страх настолько сковал меня, что, высвобождаясь из его тисков, я, казалось, физически вырывал нечто из собственного ума.
Наконец я обрел способность двигаться; схватив профессора и Мелиссу за руки, я потащил их к стеклянным раздвижным дверям кухни, в то время как четверо демонов подплывали все ближе и ближе; эти существа, казавшиеся воплощением аппетита, которых я позднее определил бы как принадлежащих к клану Пауков, дрейфовали в нашем направлении на парашютах из стекловидной пряжи, которую они выделяли из нижней части своих легких тел, приближаясь совершенно определенно к нашему балкону, и ни к какому другому…
Мы ввалились в кухню; я оттеснил профессора и его дочь от двери и поспешно задвинул ее за нами. Я даже запер ее, хотя это действие казалось мне смешным в своей бесполезности.
3
Паукообразные существа, подплывшие к нашему балкону, были не восьминогими, как настоящие пауки, а лишь трехногими; каждая нога была длинной, тонкой, суставчатой и мохнатой, как у некоторых пауков, – но огромной, около двух с половиной ярдов [15] длиной. Верхние части их тела, размером с бельевую корзину, были похожи на непомерно большие присоски, с единственным желтым глазом, скользившим вокруг выпуклой верхушки существа, как казалось, по собственной воле, прорезая кожу на пути к тому месту, откуда ему хотелось посмотреть. В вогнутой нижней части, там, где три ноги сходились вместе, находился сосущий ротовой аппарат; окружавшая его мембрана выделяла нечто вроде паутины, какую-то эктоплазму, имитировавшую паучью ткань. Приземлившись на балкон, первый из пауков отпустил свой парашют, и его парус поплыл прочь, опустившись на землю далеко внизу – там, где взрывались машины и бушевали языки пламени, – подобно флагу, срезанному с флагштока.
Трехногое паукообразное существо попрочнее присосалось к балкону, и одна из его ног принялась ощупывать дверной проем.
Я толкнул продолжавшего болтать профессора к входной двери и уже начал было открывать ее, но остановился, прислушиваясь к булькающим, хрипящим звукам, доносившимся с той стороны. Из коридора. Низкий довольный смешок. Рыдание. Чьи-то всхлипывания: «Пожалуйста… пожалуйста, не надо…» Потом они внезапно оборвались: «Пожа…»
Я вновь навесил цепочку. Пейменц обхватил руками Мелиссу, чье лицо сделалось таким серым, что я испугался за нее.
Выражение лица Пейменца менялось от мгновения к мгновению: только что это было восторженное изумление, затем скорбь, затем страх – страх за Мелиссу, когда он посмотрел на нее.
Я переступил порог кухни и осторожно выглянул из-за угла неработающего холодильника, который Мелисса заставила ящиками с землей и использовала для выращивания салатных грибов. Я бросил взгляд на стеклянную дверь балкона, каждую секунду ожидая увидеть, как она разлетится вдребезги. Но паукообразные существа, по-видимому, прочно обосновались на балконе, целиком заполнив его своими телами, раскинув во все стороны длинные ноги, ухватившись ими за стены снаружи, за арматуру балкона, за водосточную трубу, за дверную раму, расположившись под странными углами по отношению друг к другу. Казалось, они пребывали в состоянии какого-то апатичного ожидания. Затем внезапно откуда-то снизу, возможно, с нижнего балкона, наверх был втянут бьющийся в тенетах человек – китаец в хорошем синем костюме. «Наверное, с Восточного факультета», – мелькнула у меня мысль, до нелепости неуместная. Круглое лицо китайца дрожало от ужаса, руки были накрепко прикручены к бокам обвившейся вокруг него демонской паутиной, которой пауки подтаскивали его к себе. Двое ближайших демонов быстрыми движениями гигантских трубчатых ног поделили его между собой на две фонтанирующие кровью половины и запихали их к себе во всасывающие утробы. Их тела раздулись, обволакиваясь вокруг пищи, и начали ритмично двигаться, сжимаясь и расслабляясь, сжимаясь и расслабляясь, проталкивая его внутрь. Перед смертью он успел издать лишь один короткий полузадушенный вопль. А затем они выплюнули его кожу, как пустую кожуру от съеденной виноградины.
Спустя мгновение демон, поглотивший верхнюю половину китайца, принялся конвульсивно содрогаться; затем натужился, как рожающая женщина, и из мембраны в нижней части его тела начала выдавливаться более тонкая эктоплазма, сгущаясь в неясные образы… образы китайских детей, китайской женщины, призрачного мальчика… Что это было – члены его семьи? Его воспоминания о самом себе?
Другие пауки принялись играть с этими изделиями по мере их появления, раздирая их на части, обнюхивая их кончиками своих ног, на которых у них было что-то вроде ноздрей, рядом с цепкими когтями.
Я почувствовал, что профессор втаскивает меня обратно в гостиную. Он покачивался перед моими глазами, где-то вдалеке и одновременно очень близко. Но на самом деле качался я.
– Ты был на грани обморока, юноша, – сказал он. – Твои колени уже подгибались.
– Да. – Спустя минуту, опустившись на подлокотник софы, я спросил его: – Это ведь не сон, правда?
– Нет.
– Что мы теперь будем делать?
Пейменц вздохнул. Он сел на разложенный диван.
– Прежде всего я должен извиниться. Я… я тут начал болтать. Я был бесполезен. Бесполезен, как… как груди у… как это там говорится. Я всегда страдал этим: перед лицом бездны – которая в действительности представляет собой лишь бесконечность возможностей – я рассыпаюсь в прах. Иногда я начинаю пить. Боже правый, как мне нужно выпить… но что до того, что нам делать, – обстоятельства требуют от нас, э- э… экстренных мер. Мы должны найти… мы должны обладать… информацией; поэтому нам придется прибегнуть к немыслимому. Мелисса… – Он глубоко набрал в грудь воздуха и затем, решившись, произнес это вслух: –
Он произнес это так, как другой бы сказал: «Достань винтовки и заряди их».
