большинство укрепленных целей на поле боя.
— Двенадцать и восемь десятых сантиметра? Русские ставят на свои танки пятнадцатисантиметровые орудия, не так ли, оберстлейтенант? — фюрер с интересом посмотрел на Хэнеля.
— Но, мой фюрер, это же штурмовое орудие, а согласно вашим указаниям наш танк должен иметь и противотанковые свойства.
— А вы молодец, оберстлейтенант, — фюрер, как всегда после вспышки гнева, говорил тихо и неторопливо, заставляя всех вслушиваться в каждое еле слышимое слово.
— Кейтель, необходимо начать разработку новой модификации тяжелого танка фирмам, участвовавшими в разработке прежней модели. Максимальная унификация и максимальное усиление боевых свойств, надеюсь ЭТО всем понятно? Оберст, ваш департамент должен в двух-…, нет, в трехдневный срок разработать новые спецификации и выслать на фирмы. Вам все ясно, оберст?
— Простите мой фюрер, я оберстлейтенант, — рискнул поправить ошибку вождя подполковник.
— Нет, Хэнель, вы именно оберст, с чем вас и поздравляю,— вымученно улыбнулся, встопорщив знаменитые усики, Гитлер: — Кейтель, проследите.
— Есть, мой фюрер, — Кейтель вытянулся перед обожаемым им вождем, словно лакей, неожиданно получивший гигантские чаевые.
«Лакейтель» — крамольной мыслью мелькнуло в голове новоиспеченного полковника (оберста) армейское прозвище генерала.
По дороге в рейхсканцелярию Гитлер был непривычно молчалив и хмур, и только выходя из машины, бросил Борману:
— Придется вести летнее наступление с тем, что есть на вооружении. Но я надеюсь, что хотя бы к осени мы получим столь необходимые нам танки. Поручаю вам проследить, чтобы наши конструкторы и наши заводы показали все свои возможности. Держите этот вопрос под контролем и немедленно докладывайте мне о любых сложностях в работе.
И добавил уже себе, но напрягший слух Борман все же расслышал и запомнил:
— Пусть полковник и прав, но надо подумать о разработке пятнадцатисантиметрового орудия.
30 июня 1942 г. Ижевск. Завод Номер ххх.
— Ну, Яков Григорьевич, могу вас поздравить. Наш гранатомет официально принят на вооружение под маркой АГС-40 и шифром «Василек». Теперь нам поручено добиться большей эффективности боеприпаса, — Коровин улыбается, его хорошее настроение видно невооруженным глазом. Еще бы, суметь уложиться в срок и добиться, чтобы после полугода суровых фронтовых испытаний оружие, которое все считали абсолютно бесперспективным, было официально признано поступившим на вооружение…
— Боюсь, Сергей Александрович, все, что можно получить от существующих технологий мы уже использовали. Вот если бы взрывчатку помощнее, — несмотря на радость от успешно выполненной работы и полученной справки об освобождении из-под следствия, Таубин настроен скептически.
— Вы, Яков Григорьевич, ну прямо таки пророк. Нам направлен новый образец взрывчатки, получим где-то через пару дней.
— А что за взрывчатка, не знаете?
— Нет, увы. Слышал краем уха, что вроде в Ленинграде моряк какой-то изобрел. Говорят, лично товарищ Сталин утвердил образец и приказал лабораторию по совершенствованию этой взрывчатки создать.
— Интересно, интересно. Что же, будем ждать взрывчатки. А сейчас мне бы хотелось обсудить проблемы в связи с недопоставкой спецстали номер семь с директором и снабженцами. Пожалуй, я пойду?
— Ну конечно, Яков Григорьевич, сходите. А я в третий цех. Да и еще, — Коровин несколько секунд помолчал, словно обдумывая, как лучше выразить свою мысль: — вы понемногу забирайте всё в свои руки. Есть у меня такое предчувствие, что меня скорее всего назад в Тулу переведут.
Весь день, решая текущие вопросы, казалось полностью углубленный в эти проблемы, Таубин раздумывал о перспективах, открывающихся перед ним.
Вечером, в заводской столовой, сидя за одним столиком с Коровиным и Барышевым, он, немного горячась и иногда непроизвольно начиная жестикулировать вилкой и ножом, рассказывал: — Первоочередное — это уменьшение трудоемкости и стоимости гранатомета, ну и конечно, решение поставленной перед нами задачей с повышением эффективности боеприпаса. Например, можно разработать в существующем калибре бронепрожигающую гранату, я уже дал указание начать предварительную проработку этой темы. Но кроме этого перед нами огромное поле деятельности. Я немного подумал и считаю, что теперь мы можем начать разработку перспективных минометно- гранатометных автоматических комплексов. Представляете себе увеличенный гранатомет, способный стрелять миной или гранатой, в том числе и противотанковой бронепрожигающей, причем очередями! А при необходимости — задираем ствол и стреляем как из обычного миномета, закрепив боек в выдвинутом положении. Вот вам универсальное орудие поддержки в батальонном — полковом звене, калибром восемьдесят два и сто двадцать миллиметров. А еще, — тут Таубин непроизвольно вздохнул: — осталась незаконченной тема гранатомета для вооружения речных катеров…
— Знаете, Яков Григорьевич, — улыбнулся Коровин: — вы придумали неплохую программу работ для нашего, вернее уже вашего, бюро. Только что получена телеграмма, меня отзывают в Тулу. Так что теперь решать вам. Да, и чуть не забыл. вы конечно попозже все равно ознакомитесь, но там еще было задание на разработку авиационного варианта гранатомета.
— Авиационного? — с недоверием посмотрел на Коровина, отставив в сторону стакан с недопитым компотом, Таубин.
— Да, авиационного. Подробности прочтете в телеграмме, могу только добавить, что такой гранатомет собираются ставить на легкие автожиры, как противопехотное оружие.
— Интересно, а я и не знал, что автожиры на фронте используют, — проговорил, до того молча и с интересом слушавший разговор начальства Барышев.
— Сам узнал с удивлением. Кстати, там еще написано, что для взаимодействия к нам из конструкторского бюро Братухин(?) и Миль приезжают, — добавил Коровин.
— Неожиданно и непонятно, — Таубин странно отреагировал на это известие, выдав непонятную реплику и уклоняясь от возможных расспросов, взял стакан и допил оставшийся компот.
— Что же, после ужина начнем передачу дел? Так, Яков Григорьевич? — сказал, заканчивая разговор Коровин и подмигнув расстроенному непонятным окончанием разговора Барышеву, встал из-за стола. Вслед за ним встали и Барышев с Таубиным.
«Из вечернего сообщения Совинформбюро от 30 июня 1942 г.
В течение 30 июня наши войска вели бои на МУРМАНСКОМ, ЛУЖСКОМ, ВОРОНЕЖСКОМ, ИЗЮМСКОМ, РОСЛАВЛЬСКОМ, ХЕРСОНСКОМ направлениях. Наши войска продолжают отбивать упорные атаки противника.
Наша авиация продолжала наносить удары по войскам противника и атаковала его аэродромы. В воздушных боях, на аэродромах и зенитной артиллерией уничтожено за 29 июля 80 немецких самолетов. Наши потери 32 самолета.
На Черном море во время обстрела порта Констанца нашими эскадренными миноносцами уничтожены два танкера водоизмещением в пятнадцать тысяч тонн и транспортное судно. При отходе наши корабли подверглись ожесточенным воздушным налетам противника. Потерян эскадренный миноносец „…“. Экипаж, понеся незначительные потери, спасен другими нашими кораблями. Немцы потеряли 24 бомбардировщика от меткого огня зенитной артиллерии кораблей и действий истребителей.
В боях вновь отличились танкисты гвардейской танковой части под командованием гвардии полковника Мельниченко. Ими уничтожена рота новейших тяжелых танков противника».
