«исцелением». Таким образом, попытки достижения независимой автономии нарушаются, и личность вовлекается в процесс, навязанный системой. Стремление к достижению автономии рассматривается как «болезнь»[108].
Представляет интерес, что метод направления бомбы по почте, который применял Унабомбер, полностью совпадает с известным инцидентом, когда «Аум» направила бомбу в посылке в токийскую ратушу. Думается, это обстоятельство позволяет тесно увязать то, что говорит террорист Теодор Качински, с сущностью действий организации «Аум Синрикё».
Похоже, то, что говорит здесь Качински, в своей основе справедливо. Социальная система, к которой мы принадлежим, стремится подавить стремление к достижению личной автономии. В большей или меньшей степени я чувствую это на себе, и, думаю, вы тоже, несомненно, в какой-то степени это испытываете. Если говорить откровеннее, хоть вы и стремитесь к свободному образу жизни, выдвигая собственные жизненные ценности, общество вам не позволит достичь этого. Торчащий гвоздь забивают.
Далее, с точки зрения членов «Аум Синрикё»: когда они стремятся к достижению собственной автономии, общество и государство обвиняют их в «антиобщественных действиях» и называют это «болезнью». Поэтому в их сознании все более усиливаются антиобщественные тенденции.
Однако Качински, сознательно или бессознательно, не заметил одного момента. «Стремление к личной автономии и гетерономия» возникли как взаимное отражение в противоположных зеркалах. Иными словами, первое является ничем иным, как отражением второго. Если вы родились и были брошены родителями на необитаемом острове, вы не будете иметь понятия об автономии. Автономия и зависимость подобны свету и тени, которые спонтанно втянуты в гравитационное поле и после независимых взаимодействий находят некий баланс между обществом и самим собой.
По-моему личному мнению, Асахара не смог достичь этого баланса и взамен этого успешно создал ограниченную, но довольно эффективную систему. Я не могу оценить Асахару как религиозного деятеля, ибо не знаю, на основе каких критериев это можно сделать. Но, глядя на его жизненный путь, могу сделать некоторые выводы. Пройдя через серию личных неудач и благодаря приложенным усилиям, он оказался в замкнутом контуре, подобно джинну из «Тысячи и одной ночи», запечатанному в бутылке. К этой бутылке Асахара прикрепил этикетку «религия». Затем он создал на базе коллективного опыта «замкнутую систему», которую как товар и представил обществу.
Но прежде чем создать эту систему, Асахара, несомненно, прошел через ужасные душевные муки и кровопролитные раздоры. Несомненно, здесь также имели место глубокое знание действительности и неординарное понимание ценностей. Асахара, видимо, не смог бы воспитать в себе харизматические черты характера, если бы не прошел сквозь душевный ад и не испытал бы сатори[109] по отношению к ценностям. Примитивные религии, наверное, несут с собой особую ауру, восполняющую дефицит духовного богатства и излучаемую той или иной психической аберрацией.
Большинство тех, кто вступил в «Аум Синрикё», отдали на хранение все свое личное богатство, включая собственное «Я», в «духовный банк» под названием «Сёко Асахара» — ради получения от него «личной автономии». Преданные верующие постепенно отказывались от своей свободы, имущества, семьи, от всего комплекса ценностей, которому они раньше были привержены. Включая общественное суждение и здравый смысл. Обычные граждане говорили с отвращением: «Что за глупости? » — однако для самих членов культа это было в какой-то степени удобно: отдав себя на попечение организации, им не нужно было больше беспокоиться о работе и других повседневных делах, контролировать свои поступки.
Ассимилировав свое «Я» с личным «Я» Сёко Асахара — «более великим и более несбалансированным», — они смогли получить мнимое самоопределение. Другими словами, в противостоянии с обществом в своей борьбе за самоопределение им не нужно было разрабатывать собственную стратегию и вести конкретную борьбу. Можно было передать все функции Асахаре как своему полномочному представителю. Борьба личности с системой подавалась им на блюдечке.
Они не вели, как утверждал Качински, борьбу с обществом для достижения своего самоопределения. За них это делал жаждущий борьбы Асахара, который поглотил и ассимилировал их в своем «Я». Также нельзя сказать, что Асахара односторонне контролировал умы своей паствы. Члены его секты сами стремились к тому, чтобы их контролировали. Так что контроль над умами — процесс двусторонний.
Если вы потеряете свое «Я», вы утратите основную нить повести о самом себе. Но человек не может долго жить без истории своей жизни, ибо она преодолевает ограниченные рамки его окружения — рациональной системы или систематической рациональности — и является важным ключом к обмену опытом с другими.
Повесть — это рассказ, а не теоретическая логика или этика, и не философия. Это сон, который вы продолжаете смотреть — так же, как вы дышите. В таких повестях у вас два лица, вы одновременно и субъект, и объект. Вы целое, и вы часть. Вы реальность, и вы тень. Вы автор этой повести и одновременно ее действующее лицо. Благодаря подобной многослойной повести мы в большей или меньшей степени можем преодолевать одиночество б этом мире.
Однако вы (то есть любой из людей) без собственного «Я» не сможете создать и собственную повесть. Как нельзя сделать машину без двигателя, как не может быть тени без физического предмета. Однако вот сейчас вы уступили свое «Я» какому-то другому человеку — и что вы теперь будете делать?
В этом случае вы получите новую повесть от другого человека, которому вы уступили свое «Я». Вы уступили подлинник, а в качестве компенсации получите лишь тень, и если подумать, это естественно. А если ваше «Я» ассимилируется с «Я» другого человека, ваша повесть тоже не может не ассимилироваться с сюжетом повести, рожденной «Я» другого человека.
И какая же это будет вообще повесть?
Она не должна быть элегантной или причудливой. Ей не нужен литературный аромат. Скорее желательна легкомысленная, простенькая повесть, какое-нибудь ненужное барахло. Многие люди устали от сложных, многослойных произведений — слишком часто подводили их такие сценарии, именно запутавшись в их сложностях, они и отказываются от собственного «Я». Поэтому достаточно, чтобы на ней был просто обозначен жанр: «повесть». Подобно тому, как медаль, которую солдат получает на войне, не обязательно должна быть сделана из чистого золота. Достаточно, что она признается всеми именно как медаль, хотя может быть сделана из дешевой жести.
Сёко Асахара был достаточно талантлив, чтобы вручать людям подобные низкопробные повести (тем более что они сами их просили), проявляя при этом смелость и силу убеждения, ибо его собственное восприятие окружающего мира, вероятно, было не выше. То были грубые смехотворные поделки. Повести, на посторонний взгляд, представлявшие собой полупереваренную и плохо усвоенную банальщину. Но ради справедливости надо признать: они были последовательны в одном — все они звали к оружию во имя какого-то дела.
С этой точки зрения, Асахара, видимо, был редкий сказитель, который в некоем смысле сумел ухватить и передать атмосферу нынешнего времени. Сознательно или бессознательно, он не боялся, что его идеи и образы могут быть восприняты как низкопробные. Асахара активно собирал валявшиеся вокруг него кусочки разного хлама (как в фильме Спилберга «Инопланетянин», где герой собирает устройство для связи с родной планетой, используя хлам в гараже) и смог создать из них определенную идеологию, в которой нашли глубокое отражение его внутренние страдания.
Каковы бы ни были недостатки этой повести, они были недостатками «Я» самого Асахары, поэтому тем, кто ассимилировал себя с его «Я», ничто не мешало принять и недостатки этой повести. Те скорее воздействовали положительно. Однако присущие им внутренние свойства фатально загрязнили их, и то, что начиналось как великая идея, безвозвратно превратилось в дикую фантазию и мираж. И возврата к прошлому уже не было.
Таковы были повести, представленные «Аум Синрикё», «той стороной». Вы, наверное, скажете, что они абсурдны. Действительно, так и есть. Большинство из нас смеялось над этими мусорными и дурацкими россказнями. Мы смеялись над сказителем Асахарой, над верующими, которых завлекли этими повестями. После этого смеха оставалась горечь во рту, но мы смеялись очень громко. А что еще оставалось делать?
Однако в пику им — какую эффективную повесть могла предложить «наша сторона»? Есть ли у нас
