Да, это так. «Странно, почему со мной это произошло?» — думал я. Это все из-за пальто. Но когда меня посадили в полицейскую машину, там уже было 7-8 человек. Все в ужасном состоянии. Один высунул голову в окно, и его тошнило. Была молодая пара. Женщина лежала на боку, дыхание у нее было прерывистым, мужчина утешал ее: все будет хорошо, хорошо. Ужас. Я хоть мог сидеть. И только тут я впервые осознал, что случилось что-то ужасное.
Мне кажется, я вам сейчас рассказываю то, что сам помню, но, может, это и не совсем так. Пробелы в памяти я, возможно, дополняю чужими рассказами, которые слышал позже. В больнице мы обсуждали происшествие, поэтому трудно отличить то, чему я сам был свидетелем, от того, что слышал от других, да и память стала хуже. Но я отчетливо помню фигуру молодого мужчины, который орал и буйствовал на платформе Кодэмматё, когда наш поезд к ней подходил. Когда я в больнице рассказал об этом полицейским, они сказали, что это был один из пострадавших. А я думал, не преступник ли тот человек.
Осмотрев мои глаза в Центральном госпитале сил самообороны в Сэтагая, врачи мне сказали, что из всех пострадавших у меня глаза — в самом плохом состоянии. Зрачки стали меньше 1 мм. Даже на третий день в госпитале я не мог дольше секунды смотреть на большие заголовки в газетах. Сразу кружилась голова, и приходилось отводить глаза. На третий день после инцидента у меня сняли капельницу, и я мог принимать пищу. Но ведь нужно смотреть, что ешь, а у меня при этом глаза начинали болеть снова. Поэтому приходилось есть, отведя взгляд в сторону. Через неделю меня выписали из госпиталя, и я вышел на работу. Однако читать мог лишь десять секунд, поэтому примерно месяц моя работа состояла в том, что я ставил печать. В течение месяца к 3-4 часам дня я так уставал, что приходилось отпрашиваться. Иногда по нескольку дней в неделю не выходил на работу.
Сейчас уже работаю полную неделю, однако легко устаю. Раньше я часто выезжал по делам фирмы в командировки в Кобэ, на Сикоку и Кюсю, а сейчас уже не могу. Полностью прекратил. Раньше я сам вызывался в поездки, а сейчас приходится просить, чтобы поехал кто-нибудь другой. Исчезла выносливость, и сильно устаю за поездку на работу. Такого раньше не было.
Тем не менее, мне скоро на пенсию по возрасту, и фирма в какой-то степени смотрит на это сквозь пальцы и относится ко мне по-доброму. За это я ей очень благодарен. Однако ужасно положение тех, у кого плохо с работой, кто в тяжелом физическом состоянии. Государство должно серьезнее подумать об этих людях, и хотелось бы, чтобы оно одинаково относилось ко всем пострадавшим от зарина. Я говорю не о себе, а хочу поднять голос в защиту этих людей.
Зрение правого глаза село у меня наполовину. Но я не хочу думать, что причина этого в зарине. Я не хочу этого признавать. Такое признание будет означать поражение перед этими преступниками. Поэтому я перестал так думать. Основная причина — мой возраст.
Я громко храплю, и если рано ложусь спать, доставляю другим массу неприятностей. Поэтому я выхожу в коридор и убиваю время, слушая разговорные записи корейского языка. Когда все засыпают, тогда и я ложусь. На следующее утро все довольны, что хорошо заснули. На самом деле все всё знают.
Благодаря этому я могу успешно изучать корейский язык. Поскольку зрение никуда не годится, а работает только голова, слушаю учебные кассеты. Хоть какая-то польза от инцидента. В корейском языке есть такая поговорка: «Человек, которого избили
До сих пор я работал как сотрудник фирмы, однако теперь, мне кажется, пора пересмотреть, как жить дальше, уже в своем ритме. Весь этот год я был вынужден много думать, как построить дальнейшую жизнь, используя выпавшую возможность посмотреть на себя под другим углом. Думаю, и это — положительное следствие имевших место событий.
Я не могу отчетливо понять, что они совершили.
Торговая сделка — довольно специфическая операция со сложной структурой. Если ее рассматривать как обмен акций на товар, можно получить приблизительное представление. В этой области часто совершаются т. н. «сделки на срок». Недалеко от станции Нингётё находится зерновая товарная биржа, которая и является центром этих операций.
Сделка совершается за секунды или минуты — что ни говори, это довольно напряженная работа. Мы связываемся с клиентами по телефону и через биржу осуществляем операции купли-продажи. Комиссионные за посредничество — это наш доход. Однако наличие отдела фьючерсных сделок внутри фирмы, которая специализируется на оптовых операциях с зерном, необычно. Большинство фирм, занимающихся товарными сделками, специализируются в одной области, и в этом смысле наша компания уникальна, хотя в основном она все-таки является оптовой фирмой.
Поэтому хотя мы — часть одной фирмы, наш отдел по характеру своей деятельности значительно отличается от других, где сотрудники вовлечены в обычную коммерческую деятельность. Им приходится посещать клиентов, организовывать перевозки товара, а мы ведем бизнес по телефону. По одному телефону, даже не видя товара, мы продаем его справа налево и наоборот.
Торги на бирже начинаются с девяти утра и заканчиваются примерно в половине четвертого. У меня квалификация биржевого брокера, и я могу выполнять свою работу в часы, когда открыта биржа. Эту квалификацию присваивает биржа и выдает соответствующее свидетельство — пластиковую карточку с фотографией. Его надо возобновлять каждые два года. Без него нельзя иметь клиентов, а с ним можно обслуживать клиентов и на стороне.
Однако то, чем я занимаюсь, отличается от обычной торговли, когда, имея наличный товар, посещаешь клиента и пытаешься заключить с ним сделку. Мой бизнес состоит в том, что у меня есть клиенты, которые мне доверяют и авансируют капитал, чтобы я его оборачивал в выгодных для них сделках. Во многих случаях клиенты работают все время с одним и тем же брокером. Я занимаюсь этим уже 14 лет, поэтому имею собственных клиентов. За проведенные сделки я получаю комиссионные, которые сразу полностью идут фирме. Сам я получаю зарплату, как любой другой служащий. Хоть я и приношу прибыль фирме, но от этого ничего не получаю. Это не так, как в Америке, где получают процент от дохода. В некоторых других фирмах есть система получения процентных надбавок, но у нас этого нет. Я в любом случае остаюсь простым служащим.
Основной бизнес нашей фирмы связан с продуктами питания, поэтому у нас очень жесткие правила.
