случае, древний город, который как нельзя лучше соответствовал описанию у Гомера. Если быть совсем точным, Шлиману удалось обнаружить не один, а сразу несколько древних городов. Во время четырех сезонов раскопок он нашел не менее девяти (!) античных городов, каждый из которых покоился на фундаментах и руинах своего более раннего предшественника. После своего первоначального триумфального успеха Шлиман решил не ограничиваться Троей. Спустя несколько лет, в 1874–1876 гг., он проводил раскопки в Микенах, Греция, где его успехи оказались, пожалуй, даже более значительными, чем открытие Трои в Турции.
Шлиман с триумфальным успехом продемонстрировал, что археология способна на нечто большее, чем подтверждать или опровергать историческую достоверность событий, лежащих в основе архаических легенд. Он также продемонстрировал, что археология способна наполнить плотью и кровью туманные и часто весьма схематичные хроники прошлого. Она способна воссоздать для них легко узнаваемый исторический и общественный контекст, способна возродить нечто вроде матрицы поседневной жизни и обычаев, которая поможет понять образ мыслей и взгляды той далекой эпохи. Более того, Шлиман убедительно показал образец применения строго научных методов, тщательного осмотра и фиксации данных. Изучая руины девяти городов разных эпох, расположенных на месте древней Трои, Шлиман применил практически ту же методику, которая только недавно была введена в научный обиход в процессе исследования геологических структур. Это позволило ему прийти к выводу, который сегодня представляется самоочевидным: один слой отложений можно отличить от другого на основе предположения о том, что более нижний является и более ранним по времени. Здесь Шлиман удостоился чести стать первооткрывателем особой археологической дисциплины, известной как «стратиграфия». Действуя практически в одиночку, он совершил революционный переворот в образе мыслей и методологии археологии как науки.
Естественно, ученые очень скоро поняли, что научный подход Шлимана может быть с успехом использован в области библейской археологии.
В 1864 г., за четыре года до открытия Трои, сэр Чарльз Вильсон, служивший тогда капитаном королевского инженерного полка, был направлен в Иерусалим с поручением провести геодезическую съемку города и составить его надежную карту. В процессе работы Вильсон невольно стал первым современным иследователем, кому удалось провести раскопки в толще Храмовой горы, непосредственно под Храмом, где он и нашел помещения, которые были объявлены конюшнями царя Соломона. Это открытие вдохновило его на создание Фонда исследования Палестины, верховным патроном которого стала не более не менее как лично королева Виктория. Поначалу деятельность новой организации протекала в типичной неорганизованной манере. Однако на ежегодном собрании 1886 г. Вильсон заявил, что «некоторые состоятельные люди Англии готовы последовать примеру Шлимана» и применить его научный метод изысканий для изучения этого уникального библейского объекта. В этом предприятии принял участие и выдающийся археолог той эпохи, Уильям Мэттью Флиндерс Петри, работавший тогда в Египте. Применив методику Шлимана, Петри после двух неудавшихся попыток обнаружил холм, в котором постепенно были раскопаны руины одиннадцати древних городов, покоившихся один поверх другого.
В процессе своих изысканий в Египте Флиндерс Петри применил иную методику датировки древних руин, основанную на постепеннном накапливании позитивных изменений в форме, дизайне и качестве обработки домашней керамической утвари. Это позволило ему установить хронологическую последовательность расположения не только самих древних артефактов, но и бытового мусора, окружавшего их (так называемый культурный слой). Этот подход, тоже не свободный от ошибок и погрешностей, позволил Петри вывести археологические изыскания на другой уровень в методологическом отношении. Подобная методика скоре стала одной из стандартных практик, применявшихся в Палестине группой Петри, – группой, в состав которой в 1926 г. вошел молодой тогда Джеральд Ланкастер Хардинг. Как мы уже отмечали, Хардингу, одно время возглавлявшему департамент древностей Иордании, было суждено сыграть ключевую роль в сборе и компиляции фрагментов свитков Мертвого моря.
И пока британские археологи в Египте и Палестине, образно говоря, шли по стопам Шлимана, немецкие ученые быстро усорешенствовали и уточнили его метод. Немецкая археология стремилась к тому, чтобы достичь в реальности того, что совершил Флобер в своем «Саламбо», – воссоздать, вплоть до самых мельчайших деталей, дух и атмосферу той далекой эпохи, артефакты и документы которой они изучали. Вряд ли стоит говорить, что это был медленный, порой мучительно трудный процесс, требующий внимания и неиссякающего терпения. В него входили не только собственно раскопки монументальных сооружений и поиски сокровищ. Он включал в себя также раскопки и реконструкцию административных, торговых, деловых и жилых построек. Используя эту методику, Роберт Колдуэй в 1899–1913 гг. провел успешные раскопки развалин Древнего Вавилона. Благодаря его трудам была воссоздана достоверная и широкомасштабная картина культуры, которую прежде в самых разных контекстах единодушно именовали «исчезнувшей цивилизацией».
Крупнейшие археологические находки XIX в. в значительной мере были обязаны критическому изучению Шлиманом гомеровского эпоса, его методичной настойчивости и умению отделять реальные факты от вымыслов. Нечего и говорить, что этап, когда подобный же подход должен быть применен в отношении самого Священного Писания, стал только делом времени. Человеком, внесшим наиболее значительный вклад в этот процесс, стал знаменитый французский богослов и историк Эрнест Ренан.
Ренан, родившийся в 1823 г., избрал карьеру священника, поступив в богословскую семинарию Сен- Сюль-пис. Однако в 1845 г. он отказался от своего первоначального намерения, увлекшись изучением трудов немецких библеистов, которые ставили под сомнение буквальный смысл христианского вероучения. В I860 г. Ренан отправился в длительную археологическую экспедицию в Палестину и Сирию. Три года спустя он опубликовал свою знаменитую (и еще более скандальную) книгу «Жизнь Иисуса», в том же году переведенную на английский. В своей книге Ренан предпринял попытку сорвать с христианства ореол мистической тайны. В его изображении Иисус представал «совершенным человеком», но все же человеком: смертным созданием, а не неким богоподобным персонажем. Ренан сформулировал в книге своего рода иерархию ценностей, которую сегодня можно назвать «секулярным гуманизмом». В результате «Жизнь Иисуса» вызвала один из самых резких переворотов в развитии общественной мысли XIX в. Она прочно вошла в первые полдюжины самых известных бестселлеров XIX в., и с тех пор не прекращается публикация ее переизданий на разных языках. Для представителей «образованных классов» имя Ренана сделалось столь же привычным, как для нас – имена Фрейда или Юнга, а в эпоху до появления телевидения его книга читалась куда более широко, чем в наши дни. «Жизнь Иисуса» одним ударом опрокинула прежние представления о библеистике, так что последняя стала восприниматься как нечто не заслуживающее особого уважения. На протяжении последующих тридцати лет своей жизни после выхода в свет «Жизни Иисуса» Ренан оставался незаживающей занозой для римско-католической церкви. Он выпустил книги об апостолах, об апостоле Павле и раннем христианстве, которое рассматривал в контексте истории и культуры Рима эпохи империи. Он стал автором двух поистине эпических серий работ: «История зарождения христианства» (1863–1883) и «История израильского народа» (1887–1893). Не будет преувеличением сказать, что Ренан выпустил из бутылки такого джинна, которого христианству с тех пор так и не удалось поймать или хотя бы приручить.
В то же самое время Рим подвергся неожиданной атаке на совершенно ином фронте. За четыре года до появления «Жизни Иисуса» Чарльз Дарвин опубликовал свой знаменитый труд – «О происхождении видов», за которым последовала другая книга – «Происхождение человека», выдержанная в духе богословских штудий, в которой автор брал под сомнение свидетельства Священного Писания о сотворении человека. После выхода книг Дарвина настал великий век английского агностицизма, крупнейшими представителями которого явились Томас Гексли и Герберт Спенсер. Такие влиятельные и широко читаемые философы, как, например, Шопенгауэр и в особенности Ницше, также бросали все новые и новые вызовы основополагающим этическим и богословским постулатам христианства. Согласно модной тогда доктрине «l'art pour Tart»[49] искусство воспринималась как некая самодостаточная квазирелигия, имеющая право вторгаться на ту священную территорию, от притязаний на которую официальная религия отказалась. Храмом нового культа и новой веры сделался Байрейт, и образованные европейцы считали для себя вполне допустимым быть «вагнерианцами», как прежде – быть христианами.
Римско-католическая церковь подверглась и мощному политическому нажиму. В 1870–1872 гг. Пруссия
