Милая, нежная, я уже знаюЧас расставанья и сердце твое…Вечер. Дымок над трубкой таетИ все о том же скрипка поет.Столики, лица, цветы, стаканы —Так примелькалась земная юдоль!Мы, как актеры, под гул ресторанныйМучась ведем непосильную роль.В городе шумном, другом, далекомМожет вот так же рыдает фокстрот,Может вот так же с прохладным сокомКто-то соломинкой боль свою пьет.Брось, — не грусти. Разве новы разлуки?Что по несбывшимся снам тосковать?!Скоро найдутся другие руки,Чтоб эту горькую грусть заласкать.Скоро забудутся тщетные встречи,Сердце привыкнет, станет грубей.Может однажды, в какой-то вечер,Без сожаленья припомнюсь тебе.Дай же мне руку в неповторимый,В этот жестокий и чудный час…Я назову тебя — хочешь? — любимойИ поцелую в прощальный раз.
«Дождь моросит в ночную черноту…»
Дождь моросит в ночную черноту,Ворчит вода, стекая в недра стоков…Ах, иногда — грустить невмоготу,Как иногда тоскуется жестоко!Не знает, нет, простуженная ночь,Куда себя от луж, от стужи спрятать…Чем можно сердцу бедному помочь,Когда оно такой тоской объято?!Блуждать, шагать сквозь злые сквозняки,Стоять зачем-то на мосту канала…Когда б ты здесь была, — твоей рукиКоснуться лишь, и — сразу б полегчало.
«Сидеть в кафе и слушать под фокстрот…»
Сидеть в кафе и слушать под фокстротБеспечный вздор соседки благосклонной,Следить за тем, как танец пары гнет,Как вертит их вне смысла и закона.Соломинкой, по капле, от тоскиТянуть тягучее недоуменьеИ ждать напрасно, чтоб твоей рукиХоть чье-нибудь коснулось сожаленье.И дальше слушать, как растет прибойВ душе от слов, от лиц, от звуков этих…И вдруг понять, что для судьбы такойНе стоило бродить в тысячелетьях.Растерянно тогда исторгнуть: О!И чувствуя, что больше нет уж мочи,Забыв соседку, вежливость, пальто, —Свой гнев повелевающий упрочить.Вон выбежать — в ночной, пустынный двор,Где вся тщета взглумилась этажами,И жизнь свою — ничтожный этот вздор —С ожесточеньем размозжить о камень.