датского короля, который подарил ей его на Рождество. Его сделали в Париже, и до сих пор его ящики выдвигаются с небольшим хлопком - они воздухонепроницаемы. Мне 18. Я рисую здесь, на чердаке, который Гюта превратила в мою мастерскую. Мои картины - пейзажи в коричневых и зеленых тонах. Темные и мрачные, каменные круги и загадочные леса. Это предки моего сада в Дангенессе. Время идет, а мы меняемся не так сильно, как нам кажется. Гюта поднимается с чаем на чердак. Она говорит, что китайские императоры ревниво охраняли цвет. Во времена династии Мин только император мог носить зеленое. Но во времена династии Сун император носил коричневое. Может, тебе пригодится.
Рождественский обед заканчивается нашей попыткой расколоть орехи. Лесной орех и миндаль, мозговитый грецкий орех и гладкие бразильские орехи.
С коричневым связаны некоторые обычаи моего детства. Например, замачивать перегной, чтобы выращивать в нем потом луковицы. Темно-желтые тюльпаны, крокусы и гиацинты, спрятанные в темном и холодном чулане под лестницей, которые постоянно проверяли, не появились ли на них бледные ростки. Тогда их выносили на свет, и цвет слоновой кости быстро превращался в зеленый.
Если вдруг я обуревал от скуки, я шел в чулан и смотрел, как возвращается весна. Запах сырого перегноя, богатый, медленный, убаюкивающий. Коричневый - медленный цвет. Ему нужно время. Это цвет зимы. А также - цвет надежды, потому что мы знаем, что снежное одеяло не укроет его навсегда.
Чтобы согреть меня, мама давала мне шоколадно-коричневое одеяло, которое сохранилось до сих пор. На нем есть бирка - М.Д.Э.Джармен, и оно напоминает мне, что при крещении мне дали имя Майкл.
Все старые патентованные лекарства, которые я принимал, когда мне случалось заболеть зимой, были коричневыми. Бальзам Фрайара, таблетки из корицы, коричневый эликсир доктора Коллиза с добавлением опиума, в рекламе говорилось, что его принимали солдаты в 19 веке в Индии. Он снимал симптомы жесткого живота перед битвой. Коричневый эликсир Коллиза был последним из лекарств, содержащих опиум, имеющихся в свободной продаже. Неприятно коричневого цвета, он приносил яркие видения; к сожалению, в 60-х открыли наркотики, и тайна выплыла наружу... Из Коричневого эликсира Коллиза убрали опиум, и он стал никому не нужен! Каждый в 19-м веке так или иначе принимал опиаты - не удивительно, что это было такое оживленное время.
(Данте[51])
Послевоенная еда была неполноценной, поэтому нам давали большими столовыми ложками коричневый солод, Вирол и рыбий жир. Небольшая очередь детей собиралась после обеда в обшитой коричневыми дубовыми панелями кладовке миссис Мангер... пятифутовый пучок коричневой старины..., которая, как бабушка Джайлса, носила шляпу во время готовки. Совершенно изношенную шляпу. Мы глотали лекарство, а в это время миссис Мангер боролась с котлом, в котором варился коричневый яблочный кисель, в нем было полно косточек и прочей ерунды, которая застревала в зубах, мы называли их 'ногти миссис Мангер'.
Сбирает
Дрему росистая ночь и кропит потемневшие земли.
(Овидий,
В своем кабинете, отделанном бежевой тканью, Дональд, муж Гюты, работает за столом из черного дерева, который поддерживают золотые грифоны. Рядом с ним распустились коричневые цветы старого азиатского ландыша. Над ним старые фотографии античных мраморных бюстов творцов и императоров. Дональд познакомил меня с классикой. Старший и младший Плинии. Дональд - секретарь Совета лондонского университета. Мы часто садимся вместе с ним в Лондоне в старые деревянные давилки Метрополитена - 'Живи в стране Метро', гордо выгравировано на латунных ручках их дверей.
Я езжу в лондонский университет каждый день, чтобы изучать английскую историю и историю искусств, и мечтаю о молодом юноше... он коричневый, как земля, бронзовый от летнего солнца. Его нагота одета в лето. Он кончил себе на грудь, его сперма - белая, как известь, что подслащивает поля, он дремлет в нежной истоме, а коричневые луговые бабочки порхают в траве вокруг него.
Францисканец благословил бы его.
А парень в коричневой рубашке отправил бы его в газовую камеру.
А школьница в коричневой форме покраснела бы и сказала, что никогда бы его не поцеловала.
Коричневый - серьезен, галереи моего детства были коричневыми. Хелен Лессор сидит на коричневом вельветовом диване в Галерее Боз-ар[53], она выглядит, как Джакометти, нарисованный Эндрю Уайетом, на ней коричневые туфли, коричневые шерстяные носки и коричневая практичная одежда, старомодные кружева школьной дамы. На стенах позади нее - Ауэрбах и Эйчсон, и эксцентричный Фрэнсис Бэкон. Именно в эту галерею я пришел школьником, у меня перехватило дыхание, пока я поднимался по ступеням, приключение в настоящем мире взрослых. Я думаю, Хелен поняла, как я нервничаю, и сделала все, чтобы я почувствовал себя, как дома. Искусство в те времена было не таким уж важным делом, галерей было мало, никаких цветных приложений, книг для журнальных столиков, и никакого художественного рынка. Оно было куда более домашним и все знали друг друга.
Коричневый пчелиный воск. Вылизанные и отполированные казенные помещения. Паркет, латунь, позолота и красное дерево. Скамьи из красного дерева. Огромные слащавые картины, тяжелые золотые рамы, все второсортное. Миллес, чей талант едва пережил его тридцатилетие. Пастельные девы Мура в греческих драпировках, жеманные мраморные героини Альма-Тадемы. Мы идем через галереи XXI и XXII, тяжелые римские цифры над дверьми, и, наконец, приходим в комнату, переделанную из хранилища, с белыми стенами, которые уже посерели от пренебрежения к англичанам ХХ столетия. Вот бедный малыш Ойлмен с его печальной маленькой леди, пьющей чай PG Tips[54] среди унылости Камден-Тауна. Здесь нет и в помине Стенли Спенсера и его обнаженных автопортретов; после всех этих налетов полиции на книжные магазины и театры, они нам не нужны в нашей галерее. Вот желто- зеленый Сазерленд с его древесными корнями, перекрученными в агонии, которые выглядят как увеличенная деталь 'Наемного пастуха', Пайперовв- ская церковная башня Саффолка коптит небо. Бог мой, вот один из оранжевых боссов Фрэнсиса Бэкона! Прошло тридцать лет, а ничего не изменилось, разве что викторианские картины стали даже еще безобразнее, чем во времена моей юности.
История о маленьком коричневом мишке. Когда Икар упал с небес, Феб Аполлон выжег Аркадию дотла. Он немного разнервничался. И Юпитер, как Джордж Буш во Флориде, производил осмотр повреждений, подсчитывая ущерб. И тут он положил глаз на нимфу, одну из этих целомудренных девочек Дианы. Юпитер возжелал ее, изменил свой облик - прикинулся богиней луны и совсем не галантно изнасиловал ее... он не позаботился о том, чтобы узнать ее имя, а звали ее Каллисто. Она сделала все, что могла, чтобы уклониться от его ухаживаний, но у нее ничего не вышло. А затем бедную Каллисто (боже, для нее настали плохие времена) стала мучить Диана, которая обнаружила ее позор, когда они купались голышом.
В общем, со всем этим бардаком решил разобраться целый вагон британских социальных работников. Каждого волновала девственность Каллисто, даже волосатых коричневых пролетариев- сатиров. Но им это было не по чину. Однако суд по делу Каллисто еще не завершился. Юнона раскрыла шалости своего мужа и утроила страдания, превратив бедную Каллисто в маленького коричневого мишку Тедди. И все ее пышные формы оказались покрыты толстой коричневой шерстью, с которой не могла справиться никакая эпиляция, а лицо, с которым ее могли взять в Трою или в Голливуд, превратилось в морду с маленькими острыми зубками. Шли годы, а бедная Каллисто пряталась в лесу, пока о нее не споткнулся охотник, оказавшийся ее сыном (не слишком ли это сложно?). Он собирался убить ее, и принести домой как охотничий трофей, но тут вмешался Юпитер и превратил ее в звезды Большой медведицы, и она засияла, как бриллианты.
Ее история почти так же запутана, как и история Мерлин Монро. Ибо бриллианты и звездный статус - лучшие друзья девушек. Кавалли положил эту историю на музыку в Венеции в конце семнадцатого века. В его опере есть все: красота; лесбийская связь; изнасилование; полное отсутствие понимания; ревность; и
