— Я больше не хочу тебя видеть, — шепот сквозь слезы. Бесполезная влага, мешающая говорить. — Никогда. Я не хочу… не хочу мучений. Исчезни, ясно тебе? Исчезни!
Он остановил машину и вышел в темноту. Исчез. В полном смысле этого слова. Больше она его не видела. С Олегом они вскоре расстались. Он и так никогда не был ей дорог, а теперь и вовсе превратился в напоминание о Тёме. О неудаче. О непонимании. Она окунулась головой в свою обычную жизнь. Новые мужчины. Новые страсти. Она забыла о нем. Она, но не второе «я», напоминавшее о несостоявшемся «нечто», что, возможно, и было единственным истинным.
Во второй реальности это напоминание звучало очередной издевкой. Она ненавидела эти сны, она ненавидела погружение в это состояние, она оттягивала время сна насколько, насколько могла, заполняла ночи чем угодно, только бы не спать. Но спать все равно приходилось. Да и бессонные ночи сказывались мешками и синяками под глазами. И тогда, проспав вынужденно и вновь побывав там, за чертой реальности, Альбина усилием воли заставляла себя забыть об увиденном. Таким образом, она научилось с этим жить, разграничив сны и жизнь с открытыми глазами, заставив себя поверить, что сны — это просто сны, игра больного воображения. Ничего более. К психотерапевту она никогда не обращалась и держала свои открытия в себе, запрятав глубоко-глубоко. Как постыдные фотографии, сделанные случайно, в дурмане, но отражающие то самое, настоящее выражение лица.
Сейчас, задремав под струями джакузи, Альбина опять стала погружаться в мир со своим вторым «я», перед глазами поплыл отвратительный образ невменяемой девицы, унизительно выясняющей подробности происхождения использованного презерватива из мусорного ведра. До какой же степени надо себя презирать, чтобы совершать столь тошнотворные поступки, смеялось второе «я». Посмотри на себя, словно проститутка, упавшая в цене, цепляющаяся изломанными ногтями за любой намек на деньги.
Альбина закашлялась и очнулась. Оказалось, что, забывшись, она соскользнула ниже и вода затекла к ней в нос. Инстинкт к жизни моментально привел её в чувство. И, как всегда, она быстренько, умело закрыла видение плотной ширмой. Огляделась, взяла с полу журнал. Фотографии мира моды окончательно вернули её в действительность. Перелистывая страницы «Vogue», она наткнулась на рекламу новой коллекции аксессуаров в бутике «Элле». Надо бы порадовать себя, расправить скомканный день, решила она, и выползла из воды, не трудясь заворачиваться в полотенце. Одинокая жизнь прививает определенные привычки, иногда принимаемые за признаки свободы…
Запив обезжиренный йогурт минеральной водой, накинув одежду, она отправилась за покупками.
Потом…. Потом был тот самый бутик, и стайка восторженных школьниц, и … и мерзкий человечишка с бесцветными прозрачными глазами, поставивший крест на всей её жизни. Все кончено. Она понимала, что единственное, что её ожидает, это жалость и насмешки. На какое-то время. А потом все забудут про неё, убогую. Просто перешагнут и забудут, как это всегда делала она сама. Забвение — смерть…
Глава 6
— Очухивается!
— Да, пора бы уж, сколько можно спать! Когда в последний раз снотворное кололи?
— Вчера.
— Больше не надо. Пусть приходит в себя. Ей уже можно двигаться.
Интересно, это они про меня? — подумала Альбина, пытаясь разлепить глаза. Яркий свет мешал разглядеть людей вокруг, но голоса казались знакомыми. Она уже их слышала, но где? Вспомнить это казалось совершенно невозможным делом. Альбина четко помнила невыносимую боль после ожога, перевязки, отчетливое желание умереть.. Ей даже казалось, что она помнила, как прыгнула из больничного окна, вырвав из вен иглы и оторвав от тела провода датчиков. Или это была игра её больного воображения? Мечта о смерти, настолько заполнившая её мозг, что в итоге смешалась с реальностью. Она не могла поручиться, что это произошло именно так. Потому что потом все куда-то исчезло, в памяти образовался провал, белое пятно, и вот теперь она проснулась и с удивлением обнаружила, что ни боли, ни даже малейшего дискомфорта она не ощущает. Это было по меньшей мере странно.
— Где я? — беззвучно прошептала она, щурясь от солнечного света, щедро струящегося сквозь распахнутые окна.
— Да закройте шторы, наконец, — произнес важного вида пожилой врач, сидящий рядом с её кроватью. — Она же отвыкла от света.
Медсестра послушно задернула плотные шторы, и в комнате воцарился приятный полумрак. Альбина, наконец, смогла спокойно разглядеть окружающую обстановку. Похоже, она до сих пор находилась в больничной палате, небольшая группа людей в белых халатах разглядывали её, словно инопланетянку. Пожилой врач, подтянутый, среднего роста, с довольным выражением лица, представился. Именно его голос показался ей таким знакомым.
— Профессор Булевский Всеволод Наумович, ваш лечащий врач. Вы находитесь в отделении ожогового центра. Надеюсь, вы помните, как сюда попали? — вдруг встревожился он. Глубоко посаженные темно- карие глаза внимательно изучали каждое движение пациентки.
— Да, помню, — глухо отозвалась Альбина. Лучше бы не помнила, подумала она про себя.
— Ну, вот и чудненько. Не удивляйтесь, что несколько дней вы находились в усыпленном состоянии, это мы для вашего блага сделали, чтобы избавить от ненужной боли. А за это время подлечили вас немного.
Рука Альбины невольно потянулась к лицу. Рука слушалась нехотя, как заржавевший механизм. Такое же ощущение было от движения во всем теле. У самого лица рука остановилась в нерешительности. Мысли затикали бойкими часиками. Бинты сняли! Так вот почему она ничего не чувствует, она сделали что-то с её лицом! Но что они могли сделать? Заштопать раны? Превратить месиво в изрытую рубцами поверхность? Она так не решилась дотронуться и вопросительно взглянула на профессора. Тот весело кивнул.
— Да, да, не бойтесь, теперь вы можете прикасаться к своему лицу, сколько угодно.
Альбина не понимала, чему он так откровенно радуется. Она прекрасно осознавала, что при любом раскладе она все равно выглядит ужасно. Она даже представить себе не могла, насколько ужасно. Приготовившись нащупать бугристые рубцы, пиявками испещрившими поверхность, она осторожно прикоснулась к тому, что раньше являлось одним из самых красивых лиц на телевидении. Пальцы нащупали совершенно гладкие щеки, нос, подбородок… Она бросила непонимающий взгляд на Булевского.
— Что за чудо вы со мной сотворили?
В сердце затеплилась неожиданная надежда. А вдруг и впрямь они каким-либо образом сумели восстановить её былую внешность? И все мысли о смерти были преждевременны? И жизнь совсем даже не закончилась, а только начинается?
— Ну как? — заулыбался вновь Булевский. — Чудо —не чудо, а мировое открытие мы с вами совершили, это я могу обещать!
Булевский разглядывал свою пациентку, своё достижение, не скрывая своего удовлетворения. В тоже время глаза его как-то неопределенно бегали. Так бывает, когда человека что-то тревожит глубоко внутри.
— Вы можете в это не верить, Альбиночка, но вы вновь обладаете целым и невредимым лицом!
— Но … как это возможно? — глаза Альбины засветились от радостного возбуждения. — Зеркало! Дайте мне зеркало!!!! Вы — маг и волшебник, профессор! Я…я все, что хотите, для вас сделаю! Я отдам вам все, что у меня есть!
— Нет, нет, — мягко остановил Булевский медсестру, потянувшуюся за зеркалом на тумбочке. — Сначала мне надо вам кое-что объяснить. Все не так просто.
Он помолчал, подбирая слова. Слишком уж большие перемены внешности ожидали Дормич в зеркальном отражении.
— Дело в том, — продолжил он, — что мне пришлось пересадить вам кожу другого человека… Я давно работал над этим, и вот в вашем случае такая удача — и нашелся-таки подходящий донор, и как раз вовремя! Итог — у вас вновь человеческий облик.
— И? — Альбина не совсем понимала, что все это значит и почему она не может взглянуть на себя в зеркало.
— Понимаете, Альбина, — вздохнул Булевский, — Мы пересадили не просто кожу, но и … как бы объяснить, фактически все лицо. Ведь ваше собственное было сожжено кислотой практически до основания.
