убрали задолго до приезда группы, но обводка оставалась. Ее провели не мелом, а сделали с помощью клейкой розовой ленты.
— Эй, Ренц, — произнесла Паасикиви, когда они прибыли на место бойни. — Прости. Я знаю, ты хотел побыть с Анной.
— Не стоит терзать себя, — ответил он. — Ведь именно за это мне и платят, верно?
Окна кафе вылетели внутрь. Осколки пуленепробиваемого стекла толщиной в три пальца лежали на накрахмаленных скатертях и натертом до блеска деревянном полу. В воздухе по-прежнему пахло сгоревшими спичками.
Инструктаж оказался коротким. ОГ-47 и раньше доводилось выполнять подобные задания. Ренц сдвинул окошко внешней связи к правому краю зрительного поля, информационные потоки своей ячейки он разместил слева. ОГ-34 и ОГ-102 стояли на страже, никого не пропуская на территорию, но Ренц не открывал линка с ними; и так уже получалось нагромождение.
Ренц и его группа служили глазами и руками удаленной экспертной команды — людей слишком ценных, чтобы рисковать ими на полевой работе. Повторные атаки, направленные на ликвидацию агентов, стали распространенной практикой. Пауль, все еще пребывавший в Париже, подключился к ним не потому, что мог оказать какую-то помощь, а потому что был частью группы, а значит, и частью операции. С ним было приятно поболтать в моменты затишья.
Следующие несколько часов тянулись мучительно долго и тоскливо. Паасикиви, Торн, Маркес и Ренц — расходный материал — получали простейшие инструкции от экспертов, пытались понять, чего от них хотят, собирали кусочки обугленного металла, испачканной ткани, стекла и шрапнели в самозастегивающиеся мешочки и ждали, пока хор голосов на внешнем канале не решит, что очередное задание выполнено.
Ренц и команда были глазами и руками, но не мозгами. Он понял, что может следовать полученным указаниям, не слишком сосредоточиваясь на их сути. Эксперты управляли им, а он просто ждал.
Закончили они к восьми часам вечера по местному времени. Можно было улететь ночным рейсом, но Паасикиви убедила их провести ночь в этом городе. Ренц чувствовал на себе взгляд Маркеса, пока Паасикиви и Торн меняли билеты. Ренц хотел остановить их, сказать, что ему надо домой, к жене. Но он не сделал этого, и Маркес не стал обращать внимания. Когда отключилась экспертная группа, Ренц разместил окошки своего отряда в четырех углах зрительного поля. Часом позже они рассеялись по острову.
Маркес отправился к Центральному парку, и в его окошке открывалась перспектива на три огромных дерева, чья листва казалась черной в сумраке. Паасикиви сидела в кафетерии напротив пятиэтажного книжного магазина, любуясь огнями города, как и большинство посетителей кафе. Торн расположился в придорожном ресторанчике. Сам Ренц спустился в подземку и отправился в Сохо, где, по мнению Пауля, ему должно было понравиться. А Пауль отправился ранним парижским утром к круглосуточному кафе, просто чтобы поддержать остальных.
— Всегда хотел погулять по Центральному парку, — сказал Маркес. — Как думаешь, там достаточно спокойно?
— Подожди до утра, — ответил Пауль, — Ночью слишком опасно.
Ренц услышал долгий вздох Маркеса, представил себе, как тот прячет руки в карманы, чтобы скрыть свое разочарование, и неожиданно обнаружил, что сделал то же самое. На платформу метро вырвался ветерок от приближающегося поезда и начал трепать ткань брюк Ренца.
— Ненавижу подобные деньки, — сказал Торн, разрезая стейк.
В этом окошке Ренц увидел, как вокруг ножа проступает сок, и представил себе запах жареного мяса.
— Однако ночи их искупают, — добавил Торн.
Маркес развернулся и куда-то пошел. Люди, которые брели по улицам мимо него, с тем же успехом могли встретиться в любом другом месте. Паасикиви отодвинула кофейную чашку и посмотрела в сторону книжного магазина. В Париже молодая официантка с неестественно рыжими волосами принесла Паулю яйца по-бенедиктински и налила ему чашку кофе. Торн поднес ко рту кусок мяса. Поезд подъехал к платформе, с шипением открыв двери и принеся с собой запах озона.
— Все, чего я на самом деле хочу… — начал было Ренц, но смолк посередине фразы.
Из уборной кафе в Париже вышла девочка, и сделала она это в тот же миг, когда Ренц увидел ее в противоположном конце своего вагона. Паасикиви заметила ее у музыкального отдела, выглядывающей из-за плеча мужчины, который нес ее на руках и вполне мог оказаться ее отцом. Торн, выглянув в окно ресторанчика, увидел ее на улице. Маркес обнаружил, что она глазеет на него с заднего сиденья такси.
Со всех четырех окошек и во плоти прямо перед Ренцем была одна и та же девочка (или несколько слишком похожих), смотревшая на него. Светлая кожа, темные глаза и волосы до плеч, закрывающие шею. Самара Хамзе. Мертвая девочка. «Пустышка».
Как одна, все пять девочек подняли руку и помахали. Горло Ренца стиснул страх.
— Ну, что ж, это странно, — произнес обманчиво спокойный голос Торна.
— Всем назад! — крикнула Паасикиви. — Убирайтесь оттуда!
— Я в едущем поезде, — ответил Ренц.
— Тогда беги в другой вагон!
Все члены группы пришли в движение. Они уходили бесшумно, быстро и как можно дальше от «посетителей», туда, где, как они надеялись, окажутся в безопасности. Ренц услышал, как Паасикиви включила внешний линк, поднимая тревогу. Ренц направился к двери, но остановился и обернулся, опять взглянув на девочку. Он увидел различия. У этой было более длинное лицо, а разрез глаз скорее азиатский, нежели ближневосточный. Сидевшая рядом с ней женщина — мать девочки, предположил он, — встретила его взгляд и притянула ребенка поближе к себе.
— Ренц! — выкрикнула Паасикиви, и он понял, что она это делает уже не в первый раз.
— Прости. Я здесь. Что у тебя?
— Транспортная полиция ждет тебя на следующей станции. Мы эвакуируем поезд, но, прежде чем это произойдет, мне бы хотелось, чтобы ты выбрался.
— Это не нападение, — ответил Ренц, сам не понимая, откуда ему это известно. Женщина продолжала смотреть на него, оборонительно обняв своего ребенка. — Не знаю что, но это не нападение.
— Ренц, — сказал Маркес. — Не строй из себя героя.
— Нет, ребята, серьезно, — сказал Ренц. — Все в порядке.
Он пошел по раскачивающемуся вагону. Мать с ребенком смотрели, как он приближается. На лице женщины настороженность сменилась страхом, а тот — свирепостью. Ренц улыбнулся, стараясь показаться дружелюбным, и присел перед ними на корточки. Он достал удостоверение агента ОАТК и показал его матери. Темнота за окнами неожиданно уступила место тусклому свету фонарей станции.
— Мэм, — сказал он. — Боюсь, я должен попросить вас и вашу дочь пройти со мной.
Двери с шипением раскрылись. Внутрь влетела полиция.
— Не нравится мне, куда он клонит, — сказал Маркес.
— Некоторые из вас могли уже слышать о сингулярности, — произнес человек на трибуне. — Это одна из тех штук, когда люди вокруг говорят, что она вот-вот случится, а она никак не случается. Сингулярности ждали, когда технологии стали такими сложными и разветвленными, что должны обрести сознание. Этого ждали в девяностых, а потом еще каждые последующие пять лет. Об этом отсняли целую кучу страшных фильмов.
Но вспомните, о чем я говорил раньше. Уровни не могут общаться. Это мы и имеем, если пробудилось нечто, включающее в себя людей и компьютеры, самолеты, поезда и автомобили. Вон та девочка идентична единичной человеческой клетке — нейрону или клетке сердца. А вот этот мужчина — еще одна клетка. Все наше сообщество образует орган или ткань. Даже до возникновения линков существовали постоянная связь и общение между людьми. Что если этого достаточно для зарождения мыслящих структур? Их развитие могло начаться, когда мы создали всемирные Сети, а могли и существовать всегда. Можете называть эти сознания общественным разумом. Мы можем никогда и не узнать о них, так же как наши клетки не
