— О да, я был там. Помогал убирать весь хлам с улиц, когда пожары прекратились.
— Значит, у нас есть что-то общее, — сказал я и нажал кнопку «пуск» на видеокамере.
Серый жидкокристаллический дисплей показал пять нулей. Мои приборы были связаны с оборудованием передвижной лаборатории в стоящем на улице черном «шевроле» с мэрилендскими номерами и желтым шариком от пинг-понга, насаженным на антенну. Я знал, что там сидит и Сара, ждет моего подключения, она уже готова слушать все, что слышу я, и видеть своими прекрасно откалиброванными глазами все, что окажется в поле моего зрения.
— А ты был в Сирии? — обрадовался коп, что можно поговорить о чем-то другом, кроме как об ужасе за дверью квартиры.
— Нет, я тоже подчищаю после того, как кто-нибудь наделает ошибок.
— А-а, — разочарованно протянул парень. — Понятно.
— Один мой друг участвовал в войне. Но он служил на Кипре, а потом в горах.
— Ты с ним когда-нибудь разговаривал? Ну о том, что было на войне?
— Никогда. Он не желает к этому возвращаться.
Я все-таки поднял голову, подмигнул копу и прошел мимо него к ожидавшему у двери лаборанту. Несмотря на промозглый холод коридора, он вспотел в своем защитном гермокостюме. Чистильщикам гермокостюмы не положены, это мешает контакту. Так что мы довольствуемся парой часов дезактивации, антидотами, антитоксинами, слабительными и надеемся не перейти допустимую грань.
— Это ведь плохо, да? — спросил коп. — То есть по-настоящему плохо?
Но я не стал оборачиваться, а просто пожал плечами, пока лаборант расстегивал для меня черную молнию пластикового занавеса.
— А тебе так показалось? — спросил я и ощутил легкое движение воздуха, когда передо мной открылась узкая щель.
— Господи, парень, неужели нельзя просто ответить! — воскликнул коп. — Неужели я этого не заслуживаю? Как ты думаешь?
Поскольку я не мог ответить ни на один из его вопросов, да и не очень-то хотел на них отвечать, я проигнорировал их и шагнул за прозрачную перегородку в преддверие ада.
В Американском музее естественной истории, на четвертом этаже, рядом с залом позвоночных, где собраны разнообразные скелеты динозавров, до сих пор действует любопытная выставка. Агентство почему-то не прикрыло ее после первых прорывов, когда стало известно о заселении спучами целого квартала в Филадельфии или опустошении трейлерной стоянки где-то в Западной Виргинии. Но экспозиция не пользуется большой популярностью, как можно было бы ожидать. В темном, пропыленном закутке громоздились уменьшенные модели и висели диаграммы, а на экране мониторов крутились ролики с гидроботов АйсПИКа, демонстрирующие бесконечные черно-белые кадры серых просторов морских глубин в миллиардах километрах от Земли. Сразу после открытия здесь было выставлено несколько образцов из запасов НАСА, но их давным-давно переместили куда-то в другое место. Сам я их ни разу не видел, но один знакомый геолог из сотрудников музея утверждал, что они действительно там были. Черно-синий осколок вулканической породы, герметично запечатанный в люцитовой пирамиде, и две заполненные формалином емкости, в одной из которых плавал розовый червяк не более нескольких сантиметров длиной, а в другой — уродливый маленький слизень, которого ученые обозвали «рыбой-звездой».
По-моему, название «пиявка-звезда» было бы точнее.
Во вторник, на следующий день после того, как я исследовал место происшествия на Колумбус-авеню, совершенно больной с похмелья и надеющийся избежать встречи с Сарой, я вышел из отеля и проехал на подземке до музея. Там я провел пару часов, одиноко сидя в забытом всеми зале и просматривая бесконечно повторяющиеся видеозаписи. В зале работали сразу три монитора — документальные отчеты НАСА о первом исследовании Европы, начатом «Пионером-10» в 1973 году, результаты облета Северного полушария спутника, предпринятого незадолго до того, как АйсПИК запустил свои зонды, и фрагмент записи, сделанной подо льдом. Вот ради него-то я и пришел.
Я жевал аспирин и смотрел, как немигающий глаз зонда пытается проникнуть в бесконечные темные глубины чужого океана сквозь узкую щель корпуса и слой планктона. Но узкий луч бортового прожектора не мог пробиться более чем на несколько футов. В самом конце ролика на мониторе появился один из термоканалов, через который по длинным трубам в холодный океан Европы выбрасывались потоки перегретой и обогащенной метаном и водородом жидкости. Рядом с трубами можно было заметить неопределенные контуры извивающихся и мельтешащих существ. Неожиданно перед линзами камеры промелькнуло что-то похожее на угря. В следующую секунду морские глубины сменились быстро бегущими титрами, потом появился логотип НАСА, и видеоролик пошел сначала.
Я постарался представить, каким волнующим мог показаться этот шестиминутный ролик в те далекие времена, как люди выстаивали в очереди, чтобы только его увидеть. До того, как вся эта чепуха надоела и люди перестали обсуждать работу АйсПИКа и его дурацких звездных рыб. До того, как правительство зарубило большую часть программ НАСА по экзобиологии, отменило все экспедиции на Европу и отказалось от планов по исследованию Титана. Задолго до того, как ЕТ[66] стало произноситься как фраза из четырех слов. Но как я ни пытался, я не мог думать ни о чем другом, кроме того, что обнаружил на кровати, и дряни, капающей со стен и потолка проклятой квартиры.
Над монитором висел плакат с длинной цитатой из Герберта Уэллса, отпечатанной красновато- коричневыми буквами. Я прочел текст несколько раз, жалея, что не прихватил с собой сигарет:
Мы оглядываемся назад на бесчисленные миллионы лет и видим великую волю к жизни, пробивающуюся из прибрежной слизи, меняющей ее очертания и способности, заставляющую ползти, потом уверенно встать на ноги и распространиться по всей Земле; заставляющую одно поколение за другим покорять воздушное пространство и погружаться во тьму подземных глубин; мы видим, как она оборачивается против себя самой в ярости и голоде, изменяется и формируется заново, как становится ближе и понятнее, расширяет границы и усовершенствуется в неутомимом преследовании непостижимой цели, пока, наконец, не поглощает нас целиком, внедряется в наш мозг и кровь.
Я никогда не питал особой склонности к иронии. Ее проявление оставляет у меня в желудке ощущение тягостной пустоты. Интересно, почему никто до сих пор не додумался снять этот плакат?
До своей комнаты я добрался уже в сумерках, несмотря на то что разорился на такси. После просмотра этих роликов одна лишь мысль о переполненной вонючей подземке, ползущей в чреве города по туннелям, куда никогда не заглядывает солнце, вызывала у меня озноб. Да к тому же это были деньги, выплаченные Агентством. Несколько таблеток аспирина обеспечили только боль и пустоту в желудке, но ничуть не помогли от похмелья, а в номере под кроватью меня поджидала непочатая бутылка.
Я почти заснул, когда позвонила Сара.
Есть цитата получше. Я несколько лет таскаю ее с собой — в голове и на обрывке бумаги. Однажды она появилась в моей электронной почте, а прислал письмо какой-то неизвестный человек, сообщавший о происшествии, которое на поверку оказалось пустышкой. Чистильщики получают массу таких писем. Сплетни, слухи, всякая чепуха, разные толки, бесконечные инструкции Агентства, проклятия, порождения ночных кошмаров — все это выливается на нас бесконечным потоком, и в конце концов мы уже не интересуемся, кто прислал ту или иную дребедень. Но это послание не давало мне спать несколько ночей подряд:
