что сам металл — золото — обладает некой силой. — Он повернулся к Джобу. — Вы пытались что-нибудь вынести оттуда?
Джоб воспрянул духом. Все шло хорошо. Этот Уорвик не узнал его. И они заинтересовались, даже загорелись. Пришла пора открыть карты. Дело того стоило.
— Я пытался выменять золото на свой товар, но у них ничего не было. Старик дал мне эти украшения за табак! Но когда остальные узнали об этом, они слегка разволновались, и мне пришлось удрать. Один из них пустил в меня стрелу.
Джоб выставил на обозрение тыльную сторону руки. Тонкую, почти женскую кожу пересекал небольшой красный шрам.
Он сразу же понял, что дал маху. Уорвик посмотрел на него, слегка прищурив глаза, потом переглянулся с Найалом. На минуту наступила полная тишина, слышалось только сопение Джоба. Затем Уорвик осторожно положил два золотых полумесяца на стол.
— Мы обговорим все это, мистер Джоб, и позже дадим вам знать. Но… — он помолчал, — …не хочу вселять в вас надежду.
Найал кивнул и ничего не сказал.
Переводя взгляд с одного на другою, Джоб заметил легкую тень удовлетворения на их лицах.
— Вот как? А в чем дело? — громко сказал он.
Уорвик не смотрел на него. Голос его звучал мягко и устало.
— Из сказанного вами, мистер Джоб, ясно, что это золото представляет особую ценность для жителей Эолы. То, что они хранят его в длинном доме, означает, что оно имеет для них обрядовое, самое что ни на есть священное значение. Они не продали его вам, они его вам не подарили. — Он умолк и пожал плечами. — То, что вы цените его по другой причине, не дает вам права на него.
Джоб побагровел. Слова застряли у него в горле. На мгновение страх возможной потери золота отошел на второй план. Он взбесился, услышав, как этот белый человек рассуждает о правах туземцев.
Уорвик посмотрел на него пронизывающим взглядом. На этот раз в глазах его читалось любопытство. Он вспоминает, решил Джоб. Все всплывет. Он переменил тон, улыбнулся и проговорил медоточивым голосом:
— Кажется, мы не всегда поднимали такой переполох из-за того, что ценят эти туземцы.
Уорвик не сводил с него глаз.
— Верно, — сказал он. — Но это все в прошлом. Теперь нет эксплуатации; по крайней мере, мы делаем все, чтобы воспрепятствовать ей. Но есть еще кое-что. Если бы вы нашли золото в пределах патрулируемой зоны, мы могли бы дать вам другой ответ. Но эти люди не имеют с нами культурного контакта. Они не знают наших законов. Ты забираешь у них золото, они пускают в тебя стрелы. Дело может закончиться кровопролитием.
— Они торгуют с нами, — возразил Джоб, продолжая улыбаться. — Они выменивают наши товары в Каирипи. Им очень нравятся наши мясные консервы.
— Несколько банок консервов едва ли можно назвать культурным контактом, — холодно проговорил Уорвик.
— Я думал, что государство поощряет частное предпринимательство, — взревел Джоб.
Найал поднялся и строго произнес:
— Администрация также защищает папуасов, доверчивые племена отдаленных районов.
— Защищает! — повторил Джоб, пораженный его словами. — Защищает! Что ж, мистер Найал, я пришел сюда по-хорошему. Поговорить честно и открыто.
Найал взглянул на часы.
— Приходите сегодня в три, к тому времени мы уже все обдумаем. Как знать… — Он сделал неопределенный жест. — А тем временем хочу надеяться, что вы никому ничего не расскажете. Нам не нужны слухи.
— Не такой уж я дурак, — сказал Джоб. Бросив злой взгляд на Уорвика и уважительно поклонившись Найалу, он вышел из кабинета.
Подождав, пока стихнут его шаги, Уорвик сказал:
— Ты не можешь отпустить его, Тревор.
Найал отвернулся.
— Почему?
— Ну, помимо тех очевидных причин, которые я пытался изложить мистеру Джобу, есть еще и он сам.
— Я заметил, что он тебе не понравился.
— Он вообще не должен быть здесь, — сказал Уорвик. — Его хотели выслать, но тут началась война, а с нею и проволочки. Он дважды сидел за решеткой — в Равауле, еще до войны, — один раз за то, что едва не убил парня, колотил его по голове веслом и чуть не забил до смерти; а в другой раз его судили за то, что он торговал спиртным в местной деревушке. Он очень опасный тип, может доставить крупные неприятности, и не один он такой. Они ненавидят туземцев, эксплуатируют их и прививают им дурные привычки. Таких даже близко нельзя подпускать к странам вроде Папуа.
— Похоже, ты много о нем знаешь. Я думал, все судебные протоколы в Равауле пропали во время войны.
— Пропали, верно. Ему не повезло, что он нарвался на меня. Я давал против него показания. Наверное, он и в Эоле натворил дел. Он бы никогда не явился к нам, если бы не крайняя нужда. Думаю, туземцы устроили на него охоту, и он так струхнул, что вернулся. Он решил попытать счастья и заручиться поддержкой администрации, а может быть, рассчитывает и на помощь районного комиссара и ребят из полиции. Зачем еще ему являться сюда и заниматься всей этой волокитой?
— Что ж, — сказал Найал. — Наверное, так оно и есть.
Уорвик взял шляпу.
— Мне надо возвращаться. — Он посмотрел на дверь, потом снова на Найала, будто бы ждал разрешения идти.
Найал сказал:
— У меня такое чувство, что он этого так не оставит.
В три часа пополудни Уорвик сидел за своим столом и писал письмо жене. Сквозь открытые жалюзи кабинета он посматривал на длинный плац в кольце кокосовых пальм. Письмо, на которое он отвечал, трепетало на ветру, и он придавил страницу обточенным камнем.
«Любимая моя, — писал он. — Сегодня утром получил твое письмо. Не нужно было увольнять сиделку твоего отца, не спросив меня. Он больной человек и не может знать, что для него лучше. В таких делах тебе следует советоваться со мной. Теперь забот у тебя прибавится. Я очень зол на тебя. Нет, не зол — как я могу на тебя злиться? Но мне не нравится, что ты берешь на себя слишком много работы. Когда ты приедешь сюда, тебе не о чем будет беспокоиться…»
Перо его запнулось, и он с надеждой взглянул на снимок в рамке на столе. По какой-то необъяснимой причине ему всегда было трудно писать жене. Со снимка смотрела женщина чуть старше двадцати лет, в широких брюках и рубашке с открытым вырезом; она сидела, скрестив ноги, на лужайке со щенком спаниеля на коленях. Она улыбалась. Они поженились всего два месяца назад, во время его последнего приезда в Австралию, но жена не могла оставить своего отца.
Зазвонил телефон. Он стоял на столе сзади. Уорвик повернулся и посмотрел через плечо. В другом конце комнаты сидел помощник, человек на пятнадцать лет моложе Уорвика. Он запрокинул голову и, взгромоздив ноги на стол, обрывал цветки с ветки франгипани и нанизывал их на ниточку. Телефон зазвонил снова, помощник не шелохнулся и даже не посмотрел в ту сторону.
Перегнувшись через стол, Уорвик поднял трубку, и едва слышный голос произнес:
— Здравствуйте, мистера Уорвика, пожалуйста.
Он крепко сжал губы. Что-то нужно делать. Неприятно, конечно, но мириться с этим нельзя.
— Добрый день. Уорвик слушает.
— Это ты, Дэвид? — Это был Тревор Найал. Что на этот раз? — подумал Уорвик. Потом вспомнил о Джобе. — Мне показалось, что нужно позвонить тебе и предупредить, — продолжал Найал. — Думаю, наш
