и сюда долго никто не придет. Нам нужны были деньги. Мне. Я не получил повышения. Я должен был… Я был единственным претендентом, но Тревор побоялся отдать мне это место. Он обещал мне кое-что получше. Но мне не нужны были его подачки, я хотел всего добиться сам. Я должен был избавиться от него. Он обрубал на корню все мои начинания. Он предпочитает дураков, которыми может помыкать, людей, которые будут дрожать и пресмыкаться перед ним, как его бедная дура жена. И Дэвиду тоже нужны были деньги. Он задолжал Тревору, много задолжал, и вдруг Тревор начал настаивать на возвращении долга. И мы решили действовать вместе. Мы решили пойти сюда, а потом представить официальный отчет. Ничего, мол, не нашли.
— А на самом деле?
Заметив жадный, как он решил, блеск ее глаз, он кивнул.
— Больше, чем мы могли унести. Мы сложили золото в коробки, в которых принесли подарки. Именно поэтому у нас было столько вещей и носильщиков. Уорвик, Серева и я. Нам оставалось только доставить его туда, где нас ждали носильщики. Оно закопано под моим домом. Мы не можем вывезти его из страны. В этом-то и загвоздка. Но мы найдем способ.
Повисло долгое молчание. Стелла пристально всматривалась в его лицо. Он с тревогой ждал ответа.
— Кто убил Дэвида? — спросила она.
Надежда умерла. Вашингтон заплакал.
— Он сам себя убил.
— Почему? — Но Вашингтон рыдал, закрыв лицо руками, и ничего не отвечал, и тогда она продолжала: — Потому, что это было выше его сил? Потому, что он был слишком порядочным человеком и увидел всю мерзость своего поступка? Да, теперь я понимаю. Самоубийство было единственным выходом.
Он кивнул, не отрывая рук от лица.
— Это не так страшно, — проговорил он сдавленным голосом. Теперь он забыл о ее присутствии и обращался к своему второму «я», которое много недель терпеливо, но настойчиво дожидалось его оправданий. — Каждый день мы совершаем вещи куда более страшные. Это не так страшно, как давать им деньги, которыми они не умеют пользоваться, или запретить их праздники, или приказать им не танцевать. Куда хуже давать им рубашки, которые намокают, а потом у них начинается воспаление легких; или учить их ценить нестоящее. Мы делаем это каждый день, не только здесь, но по всему миру. Мы учим их играть в азартные игры, пить. Мы дали им инструменты и уничтожили их мастерство. Мы отнимаем у них возможное счастье. Мы заражаем их нашими болезнями… — Он умолк и опустил руки.
— Мы возмущаемся их охотой за черепами и втягиваем их в свои войны. Это случается всегда, когда развитая культура сталкивается с культурой примитивных народов. Они гибнут. Посмотрите на Энтони Найала. Он хотел им помочь и убил их. Мы уничтожаем целые деревни туберкулезом и коклюшем! — Глаза его сверкали, лицо исказилось волнением.
— Это только одна сторона монеты, — заметила Стелла. — Будет польза… если не сейчас, то со временем.
— Со временем! — повторил он.
— Как вы добрались до золота? — спросила она. — Ведь очень трудно попасть в длинный дом, правда?
— Мы напугали их, — пробормотал он.
— Как?
— Колдовством. Мы притворились, что знаем тайну сильной магии. Мы сказали им, что золото — это черная магия, и оно может принести им зло, если они его не отдадут.
Она отвернулась и посмотрела в сторону деревни.
— Не ходите! — снова сорвался он. — Не ходите. Добром это не кончится. Они убьют вас. Они убьют нас обоих! Мы должны сейчас же возвращаться назад, пока они нас не нашли.
Не глядя на него, Стелла покачала головой.
— Не этого вы боитесь, — сказала она.
Он понял, что удерживать ее бесполезно.
— Ждите меня здесь, — твердо сказала она. Он чувствовал, что это не зависит от нее, что она так же не может вернуться, как он не может продолжать путь. Она была не в состоянии смотреть на него и, не поворачивая головы, пошла по тропинке.
Вашингтон протянул к ней руки.
— Вернитесь! Не оставляйте меня одного!
Стелла скрылась за поворотом. Когда его голос затих вдали, вокруг повисла тишина.
XIX
— Не ходите! Не ходите! Вернитесь! — рвался ей вслед дрожащий, резкий, переходящий в вопль голос, становясь все тише и тише, пока, наконец, не умолк совсем.
Решительно шагая вперед, Стелла гнала от себя все мысли. Дорога постепенно спускалась к реке и по мере продвижения становилась все шире, но была не такой утоптанной, как на подступах к другим поселениям, встретившимся им по пути. С обеих сторон она заросла травой, сверху спускались опутывавшие деревья лианы, и Стелле приходилось либо перешагивать через них, либо проскальзывать под ними. Было очень влажно и жарко: лес поредел, и сквозь кроны пробивались лучи солнца. Из кустов взлетали москиты и мухи с длинными тоненькими ножками, садились на лицо и руки. Дорога снова повернула и стала еще шире. По обеим сторонам росли огромные алые кротоны и пальмы с остроконечными серыми листьями. Впереди показалась деревня.
Стелла остановилась. На первый взгляд, в деревне этой не было ничего особенного. На открытом месте на берегу реки стояли на сваях хижины из дерева, тростника, травы и листьев. В центре поселения она увидела длинный дом с огромной наклонной крышей из мягких серых листьев, похожей на крылья гигантской птицы. Он стоял фасадом к реке, его гребень возвышался над крышами других домов.
Деревню заливало солнце. Стена деревьев на другом берегу реки была затянута густой пеленой пара. Эта деревня была так похожа на другие поселения на реке Бава, что прошло несколько минут, прежде чем Стелла поняла, что нигде не было заметно признаков жизни. Едва у нее мелькнула эта мысль, она бросилась назад, желая укрыться в джунглях. Ее охватила паника, она напряглась, ее била дрожь.
У нее было такое чувство, что все жители еще за несколько часов, а может быть, дней или даже недель, знали о ее появлении и, попрятавшись в домах, поджидали ее в черных проемах дверей, устремив на нее настороженные, горящие жаждой мщения глаза. Они способны на все. Два белых человека украли их сокровища.
Ничего страшного, сказал Вашингтон. Прав ли он? А если выйти из-за деревьев, прямо под копья Эолы? Кража случилась совсем недавно, и тут не патрулируемая территория. У нее были все причины бояться, но она гнала этот страх. Теперь обратного пути нет. Она не может бросить все сейчас, когда оказалась уже почти у цели. Энтони Найал видел в ней свое спасение, и она смутно ощущала, что в какой- то степени его будущее, как и ее собственное, зависит от нее и от того, завершит ли она начатое. Он считал себя неспособным на решительные поступки, но не стоило уподобляться ему. Об отступлении не могло быть и речи. Слезы Сильвии, грубые руки обезумевшего Филиппа, — все это навеки отпечаталось у нее в памяти, и неспособность избавиться от этих воспоминаний была платой за ее встречу с судьбой.
Стелла нерешительно пошла вперед, но снова бросилась в свое укрытие. Рядом зашевелились красные кротоны. Она оцепенела от страха при виде колышущихся, шелестящих кустов. Что-то мелькнуло на тропинке. Существо остановилось, быстро посмотрело по сторонам и нырнуло в солнечные лучи. Это была жирная серая лесная крыса.
Стелла наблюдала за ней. Она была большая, тучная, как морской слизень, и омерзительная. Крыса была единственным живым существом, и Стелла не сводила с нее глаз; ее шкура отвратительно лоснилась. Крыса выбежала из джунглей и приблизилась к домам. Здесь она остановилась и осмотрелась. Она
