Да, господин министр

крупные размеры. Что вскоре подтвердилось развитием событий с кувшином для розовой воды. – Ред.)

Я поинтересовался, как на практике осуществляются такие выплаты.

– Начиная от зашифрованного счета в швейцарском банке и кончая пачкой банкнотов, подсунутых под дверь кабинки мужского туалета, господин министр.

Он говорил об этом так спокойно, так бесстрастно, словно речь шла о чем-то обыденном. Неужели он не понимает всей чудовищности происходящего? Судя по его реакции – нет.

Я попытался было напомнить Хамфри, что взяточничество уголовно наказуемо, что это грех. Однако он, снисходительно усмехнувшись, перебил меня:

– У вас провинциальные взгляды, господин министр. В других частях света на эти вещи смотрят совершенно иначе.

– Грех, Хамфри, не имеет к географии никакого отношения!

– Имеет, господин министр, причем самое непосредственное, – возразил он и принялся объяснять, что в странах «третьего мира» размер «не обусловленных контрактом выплат» является прежде всего демонстрацией «серьезности намерений», а крупное «политическое пожертвование» транснациональной корпорации свидетельствует лишь о том, что она рассчитывает получить солидные прибыли.

(Здесь, пожалуй, уместна аналогия с авансом издателя автору: тот, кто предлагает больший аванс, получит большие доходы от продажи книги. – Ред.)

– Уж не хотите ли вы уверить меня, что поощрение коррупции является политикой нашего правительства?

– О нет, господин министр. Как вы могли подумать такое! Поощрение коррупции не может быть политикой правительства. Только его практикой…

Двойные стандарты моего постоянного заместителя не перестают меня удивлять!

В разгар этого беспрецедентного обсуждения (такого ли уж беспрецедентного? – Ред.) позвонили из пресс-секретариата с просьбой сделать официальное заявление в связи с публикацией в «Файнэншл таймс». Я обратился за советом к Хамфри.

Он с готовностью откликнулся:

– Уверен, пресс-секретариат вполне в состоянии сам придумать что-нибудь достаточно убедительное и… достаточно бессмысленное. В конце концов, именно за это им и платят.

Я упрекнул его за откровенный цинизм. Он воспринял справедливый упрек как комплимент, заметив, что «циник» – это всего лишь термин, придуманный идеалистами для определения реалистов.

Меня невольно насторожила характеристика пресс-секретариата: может, он надеется, что в случае чего я их прикрою? Абсурдное предположение! Но, кажется, я нашел выход.

– Я скажу всю правду!

– Господин министр!… Что вы задумали?

– Я был в полном неведении! Почему я должен защищать то, на что никогда не давал согласия?

Он, как всегда, ударился в голую демагогию: контракт означает тысячи новых рабочих мест… миллионы экспортных долларов… дескать, мы не имеем права лишать британцев всего этого из-за какой-то ерунды…

Я, насколько мог, терпеливо разъяснил ему, что речь идет не о «какой-то ерунде», а о коррупции!

– Вы ошибаетесь, господин министр, всего лишь о несущественных, но очень нужных авансах…

Довольно! Пришлось напомнить ему: правительство существует не только для бесконечного улаживания дел. Оно руководствуется прежде всего моральными соображениями!

– Да-да, конечно, господин министр, моральными соображениями. Я ни на секунду не забываю об этом, уверяю вас.

– Так вот, имейте в виду, – непреклонно заявил я, – если этот вопрос будет поднят в парламенте или прессе, я немедленно объявлю о расследовании.

– Отличная идея! – неожиданно согласился он. – Мне доставит искреннее удовольствие возглавить его.

Я сделал глубокий вдох.

– Нет, Хамфри, не внутреннее расследование – настоящее.

Его глаза расширились от ужаса.

– Господин министр! Надеюсь, вы шутите?

– Настоящее расследование, Хамфри, – снова отчеканил я.

– Нет-нет, не делайте этого, умоляю вас!

– Моральными соображениями, Хамфри, нельзя без конца поступаться!

Да, только так. Вопросы морали надо раз и навсегда сделать центральными для нашего правительства. И начало этому положу именно я!

Вспоминает сэр Бернард Вули:

«Вскоре после того, как Хэкер пригрозил «настоящим расследованием» кумранской сделки, я зашел за министром на его лондонскую квартиру – нам предстояло вместе отправиться в Суонси, где он должен был выступить на митинге в центре регистрации транспортных средств. Поездка была вызвана срочной необходимостью поднять моральный дух жителей района, поскольку внедрение там трудосберегающих компьютеров привело к таким простоям, что для ликвидации возникшего хаоса пришлось нанимать тысячи дополнительных работников. Похоже, проблему можно решить только с помощью еще более трудосберегающих компьютеров: они хотя и потребуют огромного расхода общественных средств, но зато, с одной стороны, помогут поставить ситуацию под контроль, а с другой – дадут возможность избежать увольнения тысяч дополнительно нанятых работников. Поскольку же создание новых рабочих мест составляло основу нашей стратегии в зонах особого развития (то есть в неустойчивых избирательных округах. – Ред.), нам, естественно, меньше всего хотелось лишать парней работы. Конечно, само по себе выступление Хэкера вряд ли могло радикально изменить ситуацию, однако, по мнению сэра Хамфри, подобный «визит доброй воли» продемонстрировал бы нашу заботу о населении (об избирателях. – Ред.) и готовность искать конструктивный выход из положения.

Короче говоря (слишком поздно! – Ред.), я ждал, пока министр оденется, в прихожей его лондонской квартиры, мило беседуя с его супругой. Заметив стоящий на столике в углу кумранский кувшин для розовой воды, я высказал восхищение, как гармонично он вписывается в интерьер квартиры, воздав тем самым должное вкусу госпожи Хэкер. Она восторженно закивала и, сияя от счастья, доверительно поведала мне, что утром к ней забегала приятельница и тоже обратила внимание на кувшин.

– Неужели? – притворно удивился я.

– Да. И знаете, кто? Дженни Гудвин… из «Гардиан».

Ее слова произвели на меня впечатление разорвавшейся бомбы.

– Из «Гардиан», – ошеломленно повторил я.

– Да, она еще спросила, откуда у нас эта вещица.

– Журналистка… – в ужасе пробормотал я.

– Что? А-а, понимаю… но ведь это же «Гардиан». Дженни также спрашивала, сколько он стоит. Я сказала: «Что-то около пятидесяти фунтов».

– Вы так сказали?

Сердце провалилось куда-то в желудок, меня бросало то в жар, то в холод, язык будто прилип к пересохшей гортани…

– Да, а что?… Представляете, – госпожа Хэкер бросила на меня подозрительный взгляд, – ей показалось, что это подлинник.

– …это подлинник, – эхом откликнулся я.

– Что с вами, Бернард? Вы повторяете за мной, словно заигранная пластинка.

Я извинился.

Затем госпожа Хэкер сообщила мне, что эта журналистка, Дженни Гудвин, попросила у нее разрешения позвонить в кумранское посольство, чтобы узнать стоимость кувшина.

– …стоимость кувшина…