покорному слуге ничего не ведомо, хотя именно ему придется расхлебывать эту кашу и отвечать перед английским народом!
Никакого ответа. Хамфри смотрел на меня и молчал.
– Хамфри! – воззвал я к нему, с трудом подавляя желание вцепиться ему в волосы. Или себе. – Ответьте, пожалуйста, на один простой вопрос.
– С удовольствием, господин министр. На какой?
– Не знаю! – завопил я. – Скажите вы мне, и я его задам!
Этот день, казалось, никогда не кончится. Чувствую приближение неминуемой катастрофы. Особенно после очередной встречи с Хамфри, прошедшей в атмосфере ледяной вежливости. Присутствовал на ней и Фрэнк Визел – он пришел обсудить свой проект реорганизации системы КВАНПО.
У меня не было ни малейшего желания обсуждать этот проект именно сегодня. На мой взгляд, он не имел непосредственного отношения к интересующим меня проблемам, хотя и пестрел звонкими выражениями вроде «скандальная практика министерского патронажа», «теплые местечки для своих парней» и тому подобного. Хамфри заметил, что в проекте видны оригинальность и полет фантазии. А Фрэнк по простоте душевной счел это за комплимент. Он, видимо, не в курсе: «оригинальность» и «фантазия» в устах сэра Хамфри – самые последние ругательства.
По замыслу Фрэнка, все назначения в КВАНПО должны быть переданы в ведение специального парламентского комитета.
– С тем, чтобы на эти места назначались по-настоящему достойные люди, а не старые дружки или партийные боссы. Пора поставить заслон прогнившему принципу «ты мне – я тебе», – пояснил он, улыбаясь, сэру Хамфри.
Такой подход к делу показался мне правильным, и я предложил рекомендовать его для подготовки к представлению в палату общин.
– Предложение, безусловно, смелое, – вставил сэр Хамфри («смелое предложение» – еще один убийственный «комплимент» своего постоянного заместителя). – Но вместе с тем вряд ли имеет смысл ломать существующую систему, если она хорошо отлажена.
«Хорошо отлажена»? Чушь! Не далее, как сегодня утром, мне надо было утвердить председателя нашей новой КВАНПО – Комиссии по партнерству в промышленности. И кто же, вы думаете, был кандидатом на этот почетный пост? Сэр Десмонд Глейзбрук! Уму непостижимо!
– Он никогда не работал в промышленности! – возмутился я. – Никогда не имел дела с профсоюзами! И к тому же позволил себе немало оскорбительных выпадов в адрес нынешнего правительства. Неужели такая кандидатура – это все, на что способна «хорошо отлаженная система»?
– Из него вышел бы отличный председатель, – возразил сэр Хамфри.
– Безграмотный фигляр!
– И тем не менее! – последовал ответ.
Я сказал Хамфри, что вычеркиваю Глейзбрука из списка. Он будет утвержден только через мой труп!
На некоторое время в кабинете воцарилось томительное молчание. Сэр Хамфри нарушил его:
– Господин министр, прежде чем вы примете окончательное решение, мне бы хотелось ознакомить вас вот с этим документом.
Он положил на стол папку, на которой было крупными буквами написано: «'СОЛИХАЛЛ” – СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО». Почему совершенно секретно? Я открыл ее и понял почему. Наш партнер Брэдли, профукав семь с половиной миллионов, оказался на грани банкротства и поставил под угрозу весь проект.
Я пришел в ужас. И, естественно, спросил сэра Хамфри, почему меня своевременно не поставили в известность. Он невразумительно пробормотал что-то насчет нежелания меня беспокоить и бремени моих забот… Как будто своим молчанием он не сделал это бремя еще тяжелее!
– Если об этом пронюхают газетчики, разразится страшный скандал… катастрофа! – в страхе выдохнул я.
– Это ужасно! – подтвердил Бернард. (Он умеет утешить!)
– Минутку, – неожиданно вмешался Фрэнк. – Обратите внимание на дату. Это произошло до выборов. Вы абсолютно чисты, Джим.
Увы, сэр Хамфри моментально развеял забрезжившие было надежды.
– К сожалению, в соответствии с существующей традицией министерской ответственности преемник принимает на себя…
– Но тогда пусть хотя бы все знают, что Джим здесь ни при чем, – перебил его Фрэнк.
– Да-да, конечно! – Сэр Хамфри сочувственно покачал головой. – Что поделаешь, если принцип демократической преемственности время от времени требует жертв! Вспомните дело Кричела Дауна.
Я лишился дара речи.
– Но ведь ему достаточно только назвать дату! – не унимался Фрэнк.
– О да! – вздохнул сэр Хамфри (ханжа!). – Менее заметный человек, возможно, и попытался бы как- нибудь выкрутиться, но в данном случае есть только один достойный путь. И господину министру он прекрасно известен…
У меня было такое чувство, будто я присутствую на собственных похоронах.
– Мне все-таки кажется, что над предложением Фрэнка стоит поразмыслить, – сказал я, хватаясь за соломинку.
– Однако, – заметил Бернард, – если вспомнить, что в своем выступлении по радио, которое будет передано…
– Сегодня, – внезапно осипшим голосом произнес я.
– Да, сегодня, – подтвердил он, – вы публично заявили, что причастны к успеху этого проекта. Кстати, трансляция начнется с минуты на минуту.
Мы переглянулись. Бернард бросился за приемником.
– Бернард, немедленно свяжитесь с Би-би-си и остановите передачу! – закричал я ему вслед.
– Я от души желаю вам удачи, господин министр, – сказал сэр Хамфри, – но ведь вы не хуже меня знаете, что такое Би-би-си.
– Конечно, знаю, – согласился я, – но у нас случай особый, скандал, можно сказать…
– Вот-вот, – закивал мой постоянный заместитель, – только скажите им об этом – они тут же передвинут ваше выступление на самое удобное для слушателей время, повторят его на следующий день и вдобавок отснимут фильм для «Панорамы»[47].
– Я наложу запрет!
– МИНИСТР ОКАЗЫВАЕТ ДАВЛЕНИЕ НА БИ-БИ-СИ! – с выражением произнес сэр Хамфри.
Я и сам понимал, что он прав: с Би-би-си не поспоришь.
«Может, попросить их по-хорошему», – подумал я и даже хотел посоветоваться с Хамфри, но тут в кабинет вбежал Бернард с транзистором в руках. И мы услышали мои нелепейшие заявления о государственных и частных капиталовложениях, о реальном партнерстве, о том, что я лично заинтересован в этом проекте, ибо он символизирует все, к чему стремится нынешнее правительство. Конкретный, «железобетонный» пример единства наших слов и дел…
Я выключил радио. Слушать это было выше моих сил. В кабинете снова воцарилась гнетущая тишина.
Никто не решался заговорить первым. Пришлось это сделать мне.