«бациллоносителя заразы».
– Это правда? – в упор спросил я.
– Конечно, нет, господин министр.
У меня отлегло от сердца, но… всего лишь на миг, пока он не продолжил:
– Это очередная шуточка. Вряд ли кто всерьез полагает, что вы баци… то есть… э-э…
– Хамфри! – взорвался я. – При чем тут эта пошлая «шуточка»?! Меня интересует, правда ли, что в свое время я находился под наблюдением и что сейчас я отвечаю за подслушивающую аппаратуру.
Верный себе, сэр Хамфри попытался уйти от прямого ответа.
– Как бы там ни было, господин министр, вы же не собираетесь верить тому, что написано в этом клеветническом листке?
Я снова спросил его, соответствуют ли действительности приведенные в журнале факты.
И вновь получил уклончивый ответ:
– По-моему, не стоит принимать это так близко к сердцу, господин министр.
Его сочувственный тон привел меня в ярость. Я заявил, что рассматриваю данный пасквиль, как возмутительное, недопустимое вмешательство в мою частную жизнь. И если он не находит в этом ничего предосудительного, то я другого мнения. Шутка сказать – за мной, свободным гражданином, более того, членом парламента, была установлена тотальная слежка! Сознает ли он, что это нарушение всех демократических устоев и противоречит европейской Конвенции по правам человека?
На Хамфри мои слова, казалось, не произвели никакого впечатления.
– Негласное наблюдение, – невозмутимо констатировал он, – является незаменимым оружием в борьбе против организованной преступности.
Невероятно! Неужели это может служить оправданием для установки подслушивающих устройств у меня, политического деятеля?
– Хамфри, вы что, политиков тоже причисляете к организованному преступному миру?
– Хм… И к неорганизованному тоже, – отшутился он, но, поглядев на меня, понял, что переборщил, – Если серьезно, господин министр…
Я резко оборвал его, напомнив об одном факте моей биографии.
– Будучи редактором журнала «Реформ», я написал передовицу, в которой резко осудил подобное вмешательство в частную жизнь свободных граждан. К тому же я был инициатором общенациональной петиции, требовавшей запретить чиновникам совать нос в чужие дела. И что я узнаю теперь – заметьте, не от вас, а от «Прайвит аи»? Оказывается, ответственность за технические аспекты этой порочной практики несу именно я!
Сэр Хамфри ограничился кивком.
– Почему же вы не информировали меня об этом? (Мой извечный вопрос.)
– А вы не спрашивали. (Его извечный ответ.)
– Что ж, да здравствует свободная пресса! Слава богу, в нашей стране нашелся один смелый и честный журнал!
Бернард принялся было лепетать, что, дескать, пять минут назад я говорил совсем другое. Посоветовал ему (в довольно резкой форме) оттачивать политическое чутье. Надо уметь гибко реагировать на малейшие изменения в ситуации.
Надеюсь, он меня понял.
– Теперь предстоит выяснить еще один важный момент – о магнитофонных записях и/или стенограммах моих подслушанных разговоров. Где они?
– Очевидно, их приложили к отчетам, – беззаботно, будто дело выеденного яйца не стоит, сообщил Хамфри.
– И у кого эти отчеты?
– Видимо, их получает… получал министр внутренних дел, – почти без запинки ответил сэр Хамфри.
– Получает?! – взвился я. – Вы хотите сказать, это продолжается и поныне?
– Нет-нет, господин министр, лично вы можете быть спокойны. Теперь ему направляют отчеты о деятельности членов оппозиции.
Слабое утешение.
– Хорошо. Ну а кто готовит эти отчеты для министра внутренних дел?
Он пожал плечами.
– Полагаю, МИ-5[59].
– Меня поражает ваше спокойствие, Хамфри.
Он снисходительно, с чувством собственного превосходства усмехнулся. Этот самодовольный…
Я, в отличие от своего постоянного заместителя, не мог оставаться спокойным. Категорически, не стесняясь в выражениях, я осудил позорную практику слежки и подслушивания.
– Это чудовищно! Честный британский гражданин, а в случае со мной – заслуженный британский гражданин, отдает всего себя родине и ее народу, а какие-то бездарные, безликие чинуши подслушивают каждое его слово! Все его звонки! Ссоры с женой! Скандалы с дочерью! Его деловые переговоры с собственным банкиром! (Не слишком ли много я себе позволяю? А вдруг мой кабинет прослушивается?) И дело совсем не в том, что я стыжусь какой-либо страницы своего прошлого: моя жизнь – открытая книга!
– Конечно, конечно! – в один голос подтвердили Хамфри и Бернард.
– Дело в принципе!
Я замолчал и испытующе поглядел на Хамфри – его ход. Что-то ведь он должен ответить? Однако ни объяснений, ни тем более оправданий не последовало.
Сэр Хамфри просто сидел, чуть склонив голову набок, словно психоаналитик, который сочувственно и понимающе выслушивает бредовые жалобы очередного пациента-неврастеника.
Пауза несколько затянулась. Очевидно, мой постоянный заместитель и не догадывается, что я жду ответа.
– Так в чем же дело?
Сэр Хамфри встрепенулся и устремил на меня недоумевающий взор.
– Простите, господин министр, вы имеете в виду слежку или себя?
– И то и другое.
– В любом случае, господин министр, ответ один и тот же.
Я даже затрясся от возмущения.
– Тогда зачем вы делаете это разграничение?
Последовала новая долгая пауза.
Затем он все-таки снизошел до объяснения.
– Но ведь это очевидно, господин министр, – произнес он свою излюбленную фразу. – Еще до выборов прошел слух, что вас, возможно, назначат министром обороны. В связи с этим необходимо было успокоить МИ-5, документально доказав, что безопасности страны ничто не грозит…
– Однако при этом вторглись в мою частную жизнь! – не унимался я.
Сэр Хамфри улыбнулся самой обаятельной из своих улыбок.
– Это все-таки лучше, чем вторжение в нашу страну, господин министр.
Веский аргумент, ничего не скажешь.
У меня почему-то было такое чувство, что Хамфри никогда не случалось бывать в подобных ситуациях. Поэтому вряд ли ему когда приходило в голову, что подлинная демократия означает уважение чувств и прав каждой отдельной личности – именно это в первую очередь отличает ее от диктатуры!
– Хамфри, – спросил я, – а вы когда-нибудь находились под наблюдением?
– Я? – Он был потрясен.
– Да-да, вы. Вы, Хамфри.
На его лице появилось обиженное выражение.
