возможно, что к личности исторического Монгана был приложен какой-то старый миф о сыне Мананнана по имени Монган.
Примерно во времена Монгана король Диармайд имел двух жен, одна из которых была бесплодна. Святой Финнен дал ей святую воду, чтобы она ее выпила, и она родила ягненка; затем, после второго глотка, она родила форель и, наконец, после третьего глотка – Аэд Слейна, который стал великим королем Ирландии в 594 году. Это – христианизированная версия истории рождения Коналла Кернаха.
В уэльской мифологии история Талиесина дает пример перерождения. После битвы с превращениями богинь Кэрридвен и Гвион, похожей на битву свинопасов, Гвион превратилась в зерно пшеницы, которое Кэрридвен проглотила, будучи в облике курицы, так что в итоге она повторно родилась в облике Талиесина.
Большинство этих историй больше не существует в их примитивной форме, и в них обнаруживаются различные идеи: зачатие магическими средствами, божественное происхождение через любовь божества и смертного и перерождения.
Что касается первого, то в примитивном обществе и даже в европейских народных обычаях в случае бесплодия часто обращались за помощью к магу или священнику. Молитвы, амулеты, микстуры или пища были теми средствами, которые обычно индуцировали зачатие, но, возможно, одно время верили, что они вызывали его сами. Во многих историях глотание семени, фрукта, насекомого и т. д. приводило к рождению героя или героини, и, вероятно, эти истории воплощают фактическую веру в такую возможность. Если истории о Коналле Кернахе и Аэде Слейне не являются случаями перерождения, скажем, божества источника, они являются примерами веры в это. Дар плодородия дается друидом и святым, но в истории с Коналлом скорее глотание червя, чем заклинание друида вызывает зачатие и является реальным мотивом этой истории.
Там, где перерождение божества встречается как результат глотания небольшого животного, очевидно, что бог сначала принял эту форму. Кельт, веря в зачатие глотанием некоторого объекта и в превращения, объединил свои знания и таким образом пришел к третьей идее, согласно которой бог мог принимать форму небольшого животного, которое при заглатывании проходило стадию перерождения[48]. Если, как предполагают, кельты верили, что при посещении бесплодными женщинами дольменов и мегалитических памятников дух мертвеца может войти в женщину и родиться от нее или по крайней мере помочь зачатию, – эта вера есть и у других народов, – это, возможно, вызвало мифы о перерождении богов человеческими матерями. Во всех случаях эта последняя кельтская вера аналогична мифам американских индейцев, например, о Тхлинкеете (Thlinkeet), боге Йехл, который превращался то в гальку, то в траву и, когда его проглатывали женщины, снова рождался.
В историях Етайн и Луда, переродившихся в Сетанту, встречается идея божественного превращения и перерождения. Подобная идея может лежать в основе истории Фионна и Монгана. Что касается историй Гвион и свинопасов, последние были слугами богов и, возможно, сами некогда рассматривались как божества, которые в своем перерождении в виде быков, несомненно, являются божественными животными и представляют некоторые черты, которые требуют дальнейшего рассмотрения. Предыдущие превращения в обоих случаях имеют сюжет битвы с превращениями во многих сказочных историях и, очевидно, не были частью первоначальной формы мифов. Во всех таких сказках противоборствующими сторонами являются мужчины, поэтому событие с перерождениями не могло образовать часть их. В уэльской истории Гвион и в соответствующей поэме о Талиесине изобретательное слияние сказочных сюжетов с существующим мифом о перерождении, должно быть, произошло в древние времена[49]. Это также верно для истории о двух свинопасах, но в этом случае, как сказано в мифе, поскольку два бога приняли форму червей и были повторно рождены от коров, сюжет был изменен. Оба остаются в конце боя в живых, вопреки обычной формуле, потому что оба были мужчинами и оба были снова рождены. Слияние искусное, потому что перерожденные персонажи сохраняют память о своих первых превращениях, так же как Монган знает о своей первой жизни в качестве Фионна. В других случаях такой памяти нет. Етайн забыла свою прежнюю жизнь, и Кухулин, по-видимому, не знает, что он – перерождение Луга.
Связь Луга с Кухулином заслуживает дальнейшего исследования. Хотя бог переродился, он также существует как Луг, точно так же, как, будучи проглоченным в виде червя Дехтире, он появляется в своей божественной форме и сообщает ей, что он будет рожден от нее. В «Тайн» он появляется как борющийся за Кухулина, которого он там называет своим сыном. Таким образом, есть два аспекта связи героя с Лугом; в одном он – перерождение бога, в другом он – его сын, каким он действительно, по-видимому, изображается в «Сватовстве за Эмер» и поскольку он назван Лаборхамом буквально перед смертью. В одной из историй о рождении он явно был сыном Луга от Дехтире. Но обе версии могут просто быть различными аспектами одной веры, а именно веры в то, что бог мог быть повторно рожден как смертный и, тем не менее, продолжать свою божественную жизнь, потому что всякое рождение – это своего рода перерождение. Мужчины Ульстера искали жену Кухулина, зная, что его перерождение будет от него самого, то есть его сын был бы им самим, несмотря даже на то, что он продолжал существовать как его отец. Примеры такой веры встречаются и в других местах, например, в «Законах Ману», где муж, как считается, должен родиться от его жены, и в Древнем Египте, где боги были названы «саморожденными», потому что каждый из них был отцом сына, который был его истинным образом или им самим. Подобие в примитивной религии подразумевало идентичность. Так, вера кельтов в происхождение смертных от богов, возможно, была связана с теорией о божественном воплощении. Бог становился отцом смертного от женщины, и часть его переходила в ребенка, который, таким образом, был самим богом.
Конхобар также был перерождением бога, но он был назван по имени реки, откуда его мать взяла воду с червями, которые она проглотила. Это может указывать на потерянную версию, в которой он был сыном речной богини Нессы. Это полностью соответствовало кельтской традиции, что доказывается такими именами, как Дуброгенос (от «дуброн», «вода» и «генос», «рожденный»); Дивогенос, Дивогена («сын бога» или «дочь бога»), возможно, речной бог, поскольку «дейвос» – это часто название реки; и Рейногенус («сын Рейна»). Люди, которые первыми носили эти имена, считались рожденными от божеств. Происхождение Монгана от Мананнана, бога моря, становится совершенно очевидным, и уэльское имя Морген = Моригенос («сын моря»), вероятно, указывает на подобную же историю, которая в настоящее время потеряна. Другие кельтские имена часто сообщают о некогда существовавших мифах о любви богов со смертными. Они показывают происхождение от божества: Камулогенус (сын Камулоса), Езугенос (сын Езуса), Бодуогенус (сын Бодвы); или от духов дерева: Дерген (сын дуба), Верногенус (сын ольхи); или от божественных животных: Артген (сын медведя), Урогенус (сын тура). То, что некогда было эпитетом, описывающим божественное происхождение, позже стало личным именем. Так, в Греции имена Аполлоген, Диоген и Гермоген некогда были эпитетами героев, рожденных от Аполлона, Зевса и Гермеса.
Таким образом, существовала жизненная кельтская вера в то, что божества могли соединяться со смертными и рождать детей. Героев влекло в Элизиум, они наслаждались любовью с его богинями: Кухулин – любовью с Фанд; Конлла, Бран и Ойсин – любовью с другими богинями, имена которых не названы. Кроме того, также богиня Морриган предложила себя Кухулину. Христианские кельты в V веке еще сохраняли эту веру, хотя в несколько измененной форме. Святой Августин и другие описывают косматых бесов, называемых галлами
Дусии родственны инкубам и фавнам и, по-видимому, представляют собой не высших богов, редуцированных христианством до бесов, а скорее меньших божеств, некогда объектов народного поклонения.
Эти верования связаны также с кельтскими представлениями о превращениях и переселении душ. Одно означает принятие на какое-то время другой формы, другое – переход души или личности в другое тело. Как уже было замечено, на эту способность совершать превращения претендовали друиды и другие люди, или она приписывалась им, а они едва ли преуменьшали свои силы и, вероятно, хвалились ими при любой возможности. Такие восхваления мы слышим из уст ирландского Амаргина и уэльского Талиесина. По мере того как милезианцы приближались к Ирландии, Амаргин пел стихи, которые, возможно, были частью ритуального пения:
и т. д.
