[55] или Феджина,[56] а также на Билли Кристала, Дэвида Швиммера, Джерри Сайнфелда, Джерри Спрингера, Бена Стиплера, Дэвида Духовны, Кевина Клайна, Джеффа Голдблюма, Вуди Аллена и прочих граучо Марксов — послужило ли именно это сходство причиной ее нападения?
Неужели принадлежность к финклерам автоматически означает, что ты напрашиваешься на оскорбления или побои?
До сих пор он полагал случившееся своей личной неприятностью (еще бы не полагать, когда некто выкрикивает что-то похожее на твое имя и лишает тебя личного имущества), но теперь задумался: а не стал ли он жертвой одной из антисемитских выходок, оказавшейся неудачной лишь в том смысле, что он не был семитом? Сколько подобных инцидентов происходит на улицах столицы каждую ночь? Сколько финклеров вот так подвергаются нападениям? Да еще и под боком у Би-би-си, чтоб ей было пусто!
У кого бы спросить? Сэм Финклер для бесед на эту тему не годился. А Либора он не хотел тревожить расспросами о том, сколько евреев обычно избивают по ночам под окнами его дома. Тогда он решил покопаться в Сети и, набрав «антисемитские инциденты» в строке поиска, был изумлен, обнаружив свежий перечень длиной более ста страниц. Конечно, далеко не все перечисленные инциденты произошли под боком у Би-би-си, но все же их количество в странах, относящих себя к цивилизованным, оказалось гораздо большим, чем он ожидал. Найдя толково построенный сайт, предлагавший выборку по странам, он начал издалека.
В Каракасе полтора десятка вооруженных людей связали охранника и ворвались в синагогу, где исписали все стены антисемитскими лозунгами, растоптали свитки Торы и творили прочие бесчинства на протяжении почти пяти часов. Граффити включали фразы: «Долой евреев!», «Жиды — вон!», «Израильские убийцы!»; кроме того, они оставили в синагоге картину, изображающую дьявола.
Последняя деталь заинтриговала Треслава. Она означала, что эти люди заранее планировали нападение, а не просто оказались во время прогулки вблизи синагоги и ворвались внутрь по внезапному побуждению. Ибо кто же берет с собой на прогулку картину, изображающую дьявола?
Группа евреев, праздновавших годовщину независимости Израиля, была атакована бандой юнцов с ножами и бейсбольными битами. Тремя неделями ранее, в День памяти жертв холокоста — «ну пошло- поехало: холокост, холокост…», — памятники на старом еврейском кладбище были разрисованы свастикой.
Канада?! Да, Канада.
Во время ежегодно проводимой Недели борьбы против израильского апартеида, включающей мероприятия в студенческих городках по всей стране, силы безопасности жестко расправились с еврейскими пикетчиками; при этом один из агентов пригрозил отрезать бензопилой голову студенту-еврею.
«Средство устрашения в самый раз для страны лесорубов, — подумал Треслав. — Интересно, это у них тоже стало традицией, как и Неделя борьбы?»
Затем он переместился поближе к дому.
В Фонтене-су-Буа мужчина, носивший на шее цепочку со звездой Давида, получил из-за этого несколько ударов ножом.
В Ницце надписи «Смерть жидам!» появились на стенах начальной школы. То есть смертью грозили им уже с юных лет.
В Эльзасе три бутылки с коктейлем Молотова были брошены в синагогу.
В Кретее, близ Парижа, два шестнадцатилетних еврея были избиты перед входом в кошерный ресторан группой лиц, кричавших: «Палестина победит вас, грязные жиды!»
Что, они по-прежнему занимаются этим в гребаной Германии?
И он пролистнул дальше, не потрудившись уточнить, чем и как они по-прежнему занимаются в гребаной Германии.
Ну вот и родная Англия. В Манчестере тридцатиоднолетний еврей был избит несколькими мужчинами, которые сопровождали этот процесс криками: «За Газу!»
В Бирмингеме двенадцатилетняя школьница еле убежала от толпы сверстников, вопивших: «Смерть жидам!»
А в Лондоне, неподалеку от здания Би-би-си, нееврей сорока девяти лет, с голубыми глазами и правильными чертами лица, был ограблен и назван «жидом».
В конце концов он позвонил Финклеру и после приветствия спросил, известно ли тому, что в Каракасе… и в Буэнос-Айресе… и в Торонто — да, Торонто!.. и под Парижем… и в Лондоне… но тут Финклер его прервал.
— Не скажу, что мне приятно все это слышать, — заявил он, — но ведь это еще не Хрустальная ночь?[57]
Спустя час раздумий Треслав позвонил ему снова.
— Но ведь Хрустальной ночи тоже что-то предшествовало, — сказал он, имея, впрочем, самое смутное представление о том, что предшествовало Хрустальной ночи.
— В следующий раз звони мне, когда евреев начнут убивать на Оксфорд-стрит только за то, что они евреи, — сказал Финклер.
Хоть это и не была Хрустальная ночь, но в сознании Треслава неспровоцированное нападение на него «в качестве еврея» постепенно начало ассоциироваться если не со зверствами нацистов, то с чем-то почти столь же чудовищным. Он понимал, что перевозбужден (как и той ночью с Кимберли, которая сочла его евреем, и ее ошибка обернулась для него лучшим сексом за всю жизнь — в сорок девять лет!) и в таком состоянии не может полагаться на собственную память.
И тогда он решил вернуться на то самое место и восстановить цепь событий, начиная не от Либора — он не хотел вовлекать его в свои проблемы, — а от ворот Риджентс-парка. За прошедшие недели похолодало, и он не мог одеться так же легко, как той ночью. В пальто он выглядел массивнее, что уменьшало вероятность его узнавания бандиткой — про себя он именовал ее Джудит, — если та вдруг объявится там одновременно с ним.
Имя Джудит — Юдифь — он дал ей, вспомнив историю с канадским агентом, который грозился отпилить голову студенту-еврею, и проведя аналогию с Юдифью, обезглавившей Олоферна. Правда, в библейском случае еврейка расправилась с неевреем, а не наоборот, но для аналогии был важнее сам дух нетерпимости и насилия, столь характерный для ближневосточных конфликтов. Там, где жил Треслав — условно назовем это Хэмпстедом, — даже злейшие враги все же оставляли на плечах голову друг друга.
Мобильник и кредитки он с собой не взял, сочтя за благо перестраховаться.
Так в чем же была его цель: подставиться под новое нападение? Давай, Джудит, покажи себя во всей злодейской красе (но теперь он будет не такой легкой добычей, предупрежденный и, значит, вооруженный).
Ни то ни другое — а может, и все вместе в процессе «собственного расследования».
Одновременно где-то в глубине его помраченного сознания вызревало решение задержать преступницу, как только она объявится, чтобы затем передать ее властям.
Он ухватился за решетку парковых ворот, вдыхая запах осенней листвы. Он не мог усилием воли вызвать у себя то безмятежно-ностальгическое настроение, в котором он пребывал, стоя здесь же двумя неделями ранее. Да и был ли он так уж безмятежен? Может статься, он уже тогда подсознательно искал неприятностей?
Он вспомнил споры между Финклером и Либором, в которых сам он выступал лишь статистом, и всегда завидовал той увлеченности, с какой они обсуждали очередной финклерский вопрос, перебивая друг
