приборно-измерительных устройств, работающих в определенном режиме фиксации физических сил и амплифицирующих восприятия их органами чувств, на актуализации и координации множества одновременных семантически (и генетически) разнородных слоев сознания и их 'чтении', на держании всего этого вместе в полноте осуществляемого мыслительного акта 'F = mа', со всеми его посылками и допущениями, включая и не наглядные, в свойствах вещей не заключенные и наблюдением не извлекаемые абсолютные элементы, бесконечный эффект чего коррелируется феноменологически полным состоянием 'могу (не могу)' субъекта, тем 'как' содержаний, которое из последних не может быть получено дедукцией, а может быть лишь увидено, т.е. ... быть. И все это для того, чтобы акт F = mа мог эмпирически иметь место, добавляясь к составу событий Вселенной, регулируемых законом F = mа. К тому же его содержание высказывается 'впервые и только однажды' (всякий его энный раз будет иметь уже иной статус в составе познания, в детерминированной когнитивной структуре, представляющей собой то, что нам как раз осталось, так сказать, в 'осадке' после редукции всего того протяжения процессов и согласовании, о котором я говорил выше). И когда кто-нибудь говорит, что Ньютон открыл угловой момент скорости, и имеет этим в виду объяснить знание отражением действительно присущего физическому движению свойства (в смысле 'причинения' знания этим последним), то он вводит этим в объяснение сознательного явления (в данном случае - теории Ньютона) предпосылку, в которой уже содержится знание о мире, являющееся само продуктом ньютоновской физики и ее последующего развития. Явно нужна редукция этого как знания, как предпосылаемой натуральной картины мира, в котором происходят акты познания, чтобы заглянуть под сомкнувшийся его экран и выявить событие, явление, т.е. что же собственно произошло в этом 'впервые и только однажды' (заметим, что речь идет, фактически, о редукции редукции).
Можно, конечно, чтобы получить его определенность, назвать этот модус существования, этот само собой выделенный момент познания, который нельзя получить ни из понятия (в нашем примере -понятия угловой скорости), ни из наблюдения свойств вещей, 'историей науки' и разместить его в непрерывной эволюции, во временном вызревании знания того, что уже заранее и все целиком есть, дано в строении действительности. Но сама эта 'история' есть структура сознания, внутрикультурная иллюзия по отношению к индивидуальному целому сознания и хранимой им реальной истории, можно даже сказать: вторичная, четвертичная структуpa сознания по отношению к тому, что действительно происходит. И нельзя ведь серьезно полагать, что у мысли есть какая-то заданная, внутри заложенная программа, подобная коду и какой-то предустановленной гармонией согласованная с порядком вещей, которая лишь выявляется, подобно фотографии, в пространстве и времени - как если бы мы прилагали к испытанным содержаниям мира лакмусовую бумажку все большей точности наших измерительных приборов, утонченности наших логических средств, большего теоретического ума и т.д. (что, несомненно, 'предполагает заранее предустановленность и того, что природа нам в этот момент покажет, и того, что мы именно это поймем, ибо к последнему нет общего и алгоритмизируемого перехода от предметных элементов картины). Заимствуя предметные термины изнутри самого же .мира, мы лишь удваиваем их начала и основания и бесконечно умножаем эффект 'третьего глаза' в такой картине познания, где мы каким-то объективным обстоянием дела (каким-то образом нам известным) пытаемся задать его отражения в головах людей, хотя знаем о нем именно из того, что последние нам сообщали, и сами находимся в непрерывной цепи сообщения, не имея возможности выскочить из нее и посмотреть на .мир некоторым, не зависимым от этой цепи образом.
Вот мы и ввели - по частям и эскизно - весь смысл, область и задачу так называемой 'феноменологической редукции' - редукции (или 'подвешивания') предпосылаемости объективного предметного мира, содержащейся в том, что Гуссерль называл 'естественным воззрением' или 'натуральной картиной мира'. О сознательных объектах и явлениях мы можем судить (или хотя бы начать судить), лишь проделав предварительно редуктивную операцию по отношению к объектно-знаниевым посылкам сознания.
Очевидно, что это как раз задача восстановления по отношению к тому, что редуцировалось включением в цепь сообщения тогда же, когда произошло: все, что происходит в человеческой реальности, происходит, рефлексировавшись в себе и со-общившись по всей связи сознательных существ как таковых (я специально говорю: 'со-общившись', пользуясь предоставляемой русским языком возможностью обозначить оттенок 'общения' в 'сообщении', или даже их тождественность в каком-то смысле). Причем этот рефлексивный экран (где я узнаванием сознания сращен с собой как другим в последующий момент времени и другие - сращены со мной в нем) простерт содержательно бесконечно - до наскального рисунка древних людей или до сигнала внеземной цивилизации, когда он до нас дойдет: мы все по эту его сторону. Но то, что 'в действительности произошло', не дает другого источника информации о себе, ибо в случае сознательных объектов 'запись' ее на отдалении (приемником, другим наблюдателем и т.п.) предучтена в самом свершении события, действия. И именно в этом источнике мы сращены понимательно (причинной макроструктурой эмпирического опыта) и обращаемся к нему в абсолютном смысле, ищем сам по себе существующий абсолютный внешний авторитет, от которого могли бы отсчитывать и себя и других, и так воспроизводим, например, теорию Ньютона или способ рисования древних, т.е. фактически находим источник себя (как исследователей) в абсолютном смысле, себя знающих и понимающих, своего состояния как познающего субъекта, прикрепляя к нему, к его наблюдаемому индивидуально-психическому телесному аппарату, мыслительные содержания как проявления 'свойственного само по себе', 'способностей', 'качеств' и т.п. и, по сути, рассматривая ментальные содержания как особые психические вещи - 'знаки', психические этикетки внешних вещей 'в себе'. А это значит накладывать субъективную зависимость на предмет анализа, не уметь высвободить его из зависимости от субъективного понимательного состояния исследователя. Феноменологическая же редукция одновременно сохраняет этот исток и останавливает (подвешивает) то, что из него проистекает, - он выступает, и я не обращаюсь ни к чему вне него. Это и значит: описывать, а не объяснять.
Иными словами, она есть попытка разорвать понимательную (универсальную) связь ментальных содержаний и выявить объект как он есть независимо от наших состояний в указанном выше смысле. В поле внимания должна выступить собственная опытная реальность деятельности и сознания. Неспособность выявить ее объекты и теоретически их конструировать - это неспособность отцепить их от узнающих их ментальных состояний, сделать их независимыми от их познания и языка этого познания. А действия их реальны, локальны и независимы, т.е. оказываются элементом независимого действия реальности и развертываются вне и помимо наблюдаемого тела индивида и его отражательных 'свойств' (психические формации ведь тоже вещи особого рода!). В этом смысле феноменологическая редукция и есть расщепление спонтанного и неконтролируемого понимательно-менталистского сращения с мыслительными содержаниями, аналогичное тому, которое проделал еще Декарт в понятии 'первичных качеств' и их континуума, но на этот раз применительно к объектам иного рода - к качествам сознания (только вот, как будет с их континуумом, мы еще не знаем). Для этого расцепления недостаточно классических приемов и правил. Выявлять их и означает феноменологическое требование, почему я предшествующее рассуждение и назвал феноменологическим сдвигом внимания, имея в виду, что внимание сдвинулось на существование от содержания, в горизонтали которого все точки заняты ментальными формациями и их референтами - объектами внешнего мира.
Теперь ясно, как мы должны определять понятие 'феномен'. В отличие от классического 'явления', 'феномен' это нечто, что имеет онтологическое существование или значимость. Классически явление отличается от сущности тем, что онтологические характеристики принадлежат сущности, а само оно, в определенном смысле, не имеет существования.
Возьмем, например, явление движения Солнца по небосклону. В классическом смысле, это нечто, непосредственно наблюдаемое именно таким образом в силу свойств чувственного аппарата определенного живого существа, человека, находящегося при этом в определенной точке времени и пространства !;а Земле, о которой мы из астрономии узнаем, что она расположена таким-то образом по отношению к Солнцу, и наблюдателю на ней, в силу сочетания движений внутри солнечной системы и собственного вращения, представляется, что Солнце вращается вокруг Земли. В каком-то смысле движения Солнца не существует - движется Земля, а первое - явление этого. Следовательно, если мы знаем, то в терминах знания, где различены сущность и явление, последнее не имеет онтологического статуса и, если смотреть на него со стороны натурального предмета знания, полностью растворено в реконструируемой нами сущности, к которой мы от него заключаем.
