немецком, английском и французском языках. Атлеты не покидают пределов своей деревни, зато иностранные журналисты заполняют все переулки, стоят, облокотившись о перила, на массивных деревянных балконах пивных. Даже на самых оживленных улицах города за минуту не насчитаешь больше двадцати автомобилей. В Берлине в эти дни всё спокойно. Не поступает сообщений ни о каких серьезных преступлениях, молодые люди из хороших семей носят гольфы и выставляют напоказ свои галстуки, девушки — по случаю жары — переобулись в кожаные сандалеты. На одной фотографии видны две машины с откидным верхом, которые столкнулись, не причинив друг другу особенного вреда, перед старинной башней с часами; это произошло в 11.10 утра 25 июля 1936 года. Выходя из дома, люди берут с собой зонтики, потому что гроза может разразиться с минуты на минуту. И по всей столице, вплоть до Бранденбургских ворот, прохожие пьют пиво. Бутылки подвозят в больших деревянных ящиках. Бумажный стаканчик с пивом стоит 10 пфеннигов, то есть меньше пяти су, как во Франции. Иностранные гости приятно удивлены тем, что на улицах не видно солдат. А между тем рейхсвер уже готовит будущих воинов. Генеральный штаб рейхсвера предполагает ограничиться 34 дивизиями. Гитлер думает увеличить это число в десять раз. Но он пока не делится своими намерениями даже с Кейтелем. [71]
Выставки, конгрессы, праздники
Послы западных держав часто совершают поездки в Нюрнберг, подлинную столицу нацистов, где они ночуют в спальных вагонах с парикмахерскими салонами и ванными комнатами. Гитлер наносит им визиты или приглашает их на чай в свою любимую резиденцию «Дойчер Хоф». Каждый год в Нюрнберге — этом Ватикане новой Церкви — под крепостными стенами, среди средневековых зданий разыгрываются театрализованные действа, изображающие «новое обретение меча», «единение фюрера с его народом». Начиная с 1933 года (то есть и до, и после того, как в 1935 году была восстановлена воинская служба) в Нюрнберге проходили партийные съезды: «Съезд победы», «Съезд труда», «Съезд триумфа воли», «Съезд свободы». Олимпийские игры несколько затмили эти воинственные лозунги. Большинство немцев удовлетворены сложившейся ситуацией. Они очень ценят спортивное первенство Германии, пусть и разделенное с Соединенными Штатами. В глубине души люди хотят ослабления международной напряженности, сближения с Францией и Англией. Это настроение выражается, в частности, и в том, что Функ[72] привозит в Париж Берлинскую оперу. Шахт, экономист, пока еще пользующийся большим влиянием, лично открывает в садах Трокадеро (на Всемирной выставке в Париже) немецкий павильон — напротив павильона Советского Союза. Пока длится выставка, его часто видят гуляющим вдоль берегов Сены. Шахт, как и некоторые другие специалисты, которые служат Гитлеру, не относится к числу сторонников войны. Желание разрядки преобладает пока и в Берлине, где большим успехом пользуются французские кавалерийские офицеры, прибывшие из Сомюра. Прусская Академия изящных искусств даже пробуждает у берлинцев вкус к живописи, демонстрируя им шедевры импрессионизма и французской культуры вообще, присланные из Франции. Правда, в то же самое время шедевры берлинской Национальной галереи, включая полотна Ван Гога, Модильяни, Гриса,[73] Клее[74] и пр., продаются в другие страны за валюту или передаются в Комиссию по дегенеративному искусству, чтобы их там предали сожжению, по крайней мере теоретически. На самом деле высшие чиновники режима, например Геринг, тайком приобретают эти произведения по бросовым ценам. Французские моряки с учебного крейсера «Жанна д'Арк» готовятся к плаванию по Балтийскому морю. Адмирал Редер[75] приглашает их посетить Берлин и принимает с большой помпой. Власти даже закрывают глаза на их мимолетные любовные приключения с девицами, которых не пугает закон, запрещающий немцам вступать в сексуальные отношения с представителями других рас (с началом войны нарушение этого закона станет «преступлением», караемым смертью или заключением в концентрационный лагерь). Ключом к этому последнему году относительного спокойствия можно считать Международную охотничью выставку, которая открылась в прекрасных парках столицы.
Неподалеку от Цейхгауза располагается знаменитый остров музеев с его греческими храмами, образующими немецкий Акрополь (правда, лишенный настоящего холма). Напротив острова находится королевский дворец, который доминирует, по крайней мере в архитектурном плане, над столицей. Здесь еще чувствуется влияние итальянского Ренессанса. Несмотря на позднейшие барочные пристройки, этот немецкий Версаль, насчитывающий 1200 помещений и имеющий свой Люстгартен, «увеселительный сад», может считаться самым красивым архитектурным памятником Северной Германии. Геббельс устраивал здесь грандиозные праздники (они мало ценились нацистами, но зато привлекали множество посетителей), во время которых лакеи в напудренных париках держали зажженные факелы и прислуживали гостям, ужинавшим за богато сервированными столами, на открытом воздухе.
«Таратара» и ходьба «гусиным шагом»
Другие традиции старой Германии поддерживались на Унтер ден Линден (берлинских Елисейских Полях), хотя власти относились к этому с некоторым подозрением. У Нойе Вахе, здания кардегардии, имеющего форму античного храма, прусский военный духовой оркестр играл то самое «таратара», которое когда-то так радовало сердца кайзеров. Ветераны войны 1914–1918 годов, которые пока бойкотировали нацистские парады, объясняли здесь своим детям, что еще живы традиции прусской молодежи, воспитывавшейся в приверженности порядку, в дисциплине и послушании. Берлин оставался городом, привязанным к своему прошлому. Со времени первых гренадеров короля-солдата Фридриха II, друга Вольтера и энциклопедистов, здесь культивировали «гусиный шаг», рефлексивное сгибание ноги в колене, превосходное упражнение для придания гибкости мускулам, заключавшееся в том, что солдат, держа корпус прямо, марширует, резко выбрасывая вперед, до уровня талии, попеременно правую и левую ноги, не сбиваясь и не обнаруживая излишней суетливости.
Воєнная наука, железная дисциплина — вот чему хотели бы обучить старики из рейхсвера новые поколения солдат, которые, увы, были вынуждены приносить присягу Гитлеру. Если отвлечься от людей в нацистских униформах, которых с годами становилось все больше, можно было бы сказать, что зеленый центр Берлина с его статуями, дворцами и триумфальными обелисками оставался Марсовым полем, гигантским военным плацдармом. Даже молодые матери, толкая свои коляски, напевали военные мелодии, которые здешним младенцам нравились больше, чем бутылочки с сосками…
«Корабль-призрак» «дяди Германа»
Из всех нацистских лидеров Геринг был ближе других к этой традиционной Германии. Он имел более благородное происхождение, чем Геббельс, Гесс, Гиммлер, Лей и Гитлер. Выдающийся летчик времен Первой мировой войны, служивший в «Эскадрилье Рихтхофена», весьма популярный в международном сообществе авиаторов, он всегда отличался склонностью к авантюризму. В нацизме его привлекали три возможности: удовлетворить свое желание взять реванш за версальское унижение, играть ключевую роль в государственном управлении и одновременно лично обогащаться. Действуя в духе вагнеровских персонажей, он похитил некую шведскую героиню, Карин, из ее шведского замка. Циник, маргинал, наркоман, мегаломан, скрывающийся под маской добродушного гуляки, он очаровал Гитлера, по натуре своей мелкого буржуа, и тот прощал ему всё, тогда как Рем, грубый солдафон, в свое время «просиживавший штаны» в окопах под Верденом, так никогда и не сумел завоевать сердце фюрера, хотя в их характерах были сходные черты: жестокость, коварство, хладнокровие, железная воля, смелость. Геринг помог своему другу Адольфу, которого считал равным себе, легальным путем завоевать власть, уничтожить
