что в 4 часа утра они приняли яд, предварительно отравив двух своих детей». В галантерейной лавке работает еще одна еврейская семья… Женщина уверена, что с ней не может случиться ничего плохого. Она вывешивает на своем балконе нацистский флаг, чтобы отметить пятидесятилетие Гитлера, и в этот момент гестаповцы, среди бела дня, приходят за ее мужем. Оставшись одна, фРаУ Кауфман поднимается на крышу и прыгает в пустоту. Семью Кауфманов знают здесь уже на протяжении трех поколений. Все потрясены. Это случилось 20 апреля 1939 года, свидетельствует Хильдегард Кнеф.
В Новой рейхсканцелярии
Ночью того же самого 20 апреля 1939 года звон колоколов разбудил миллионное население Берлина. Гитлер некоторое время назад уехал из столицы, в которой никогда не чувствует себя уверенно. Обычно он предпочитает жить в своем неприступном «Орлином гнезде», в баварских горах. Но он должен вернуться на Шпрее, чтобы собрать нацистов, показаться перед ними, внушая восхищение или страх, по случаю своего пятидесятилетия. Начиная с самого раннего утра делегации, прибывшие из всех регионов Великой Германии, будут являться в Новую рейхсканцелярию, открытую в этом году, 12 января. Две статуи фланкируют большой подъезд с колоннами, над которым парит каменный орел, сжимающий в своих когтях свастику. Уже давно старый дворец Шнденбурга перестал соответствовать амбициям человека, которого после оккупации Праги ничто не может заставить свернуть с избранного однажды пути. Фюрер нуждался в циклопическом, массивном, колоссальном дворце. Альберт Шпеер в течение девяти месяцев занимался почти исключительно строительством этого дворца в сотрудничестве со скульптором Арно Брекером, специалистом по гигантизму. Залы облицовывались плиткой и порфировыми плитами, двери были отлиты из бронзы. Некоторые помещения имитируют стеклянную галерею Версаля. Высокие окна этого нацистского архитектурного шедевра, расположенного в центре столицы, выходят в сад. Повсюду — средневековые шпалеры, колоннады, фронтоны, канделябры, затмевающие даже ту роскошь, которой Геринг окружил себя в «Каринхалле». Фюрер, скверная копия Людовика XIV, превзошел своего Фуке[111] по части дурного вкуса. Полы покрыты такими толстыми и большими коврами, что чиновники, только ступив на них, уже чувствуют приятную расслабленность. Фасад здания немного напоминает фасады мюзик-холла в нью-йоркском Радио-сити или «Рекса» в Париже: его отличает та же дурная «театральщина», продиктованная претенциозным стремлением создать эффект грандиозности. Офицеры в форме похожи на распорядителей гала-спектакля в обшитых галунами ливреях. Эти гвардейцы СС, специально подобранные так, чтобы они производили впечатление на посетителей, очень красивы в своей черной с серебром униформе; у всех — широкие плечи, светлые волнистые волосы, белые зубы, голубые глаза, загорелая кожа. «Эти непорочные архангелы», как иронически называет их Шахт, учтиво сопровождают приглашенных или просто неподвижно стоят вдоль стен. Когда им приказывают, они открывают тяжелую дверь из красного дерева, 6 метров в высоту, которая ведет в кабинет фюрера, размером 27x15 метров и высотой 10 метров. Потолок сделан из палисандра и имеет фигурную поверхность; стены — из красного мрамора, декорированные геральдическими знаками, что соответствует воинственным устремлениям хозяина кабинета. На длинном палисандровом рабочем столе с восемью выдвижными ящиками — один телефонный аппарат, слева — настольная лампа, посередине — чернильница; по обеим сторонам от стола — тяжелые кресла для фюрера и его посетителей; справа от кресла рейхсканцлера два стула — для переводчика и секретаря; перед огромным камином, в котором всегда горят пихтовые дрова, — канапе. Прямо напротив письменного стола, над камином, — портрет Бисмарка. Застекленные двери выходят в сад, где постоянно несут караул «архангелы» из СС, которые кажутся окаменевшими. Эти люди-статуи дежурят также в зале ожидания, длиной 46 метров, предназначенном для малых приемов и имеющем стеклянный потолок. Их можно увидеть и в большом парадном зале, и в других, еще не законченных гигантских помещениях, где пока стоят строительные леса. Именно в это здание мечтает переселиться — после успешного осуществления государственного переворота — генерал Вицлебен, командующий берлинским армейским корпусом.
Гитлер уже принимал здесь представителей дипломатического корпуса, которые приходили поздравить его с Новым годом, и беседовал с папским нунцием, монсеньором Орсениго. Делегации национал-социалистской партии, прибывшие из Прибалтики, Австрии, Чехословакии, со всех концов Германии, одна за другой поднимаются по ступеням западного подъезда рейхсканцелярии (со стороны Воосштрассе) и проходят между гвардейцами, которые застыли, расставив ноги и сжав в руках автоматы, устремив взгляд куда-то вдаль. Другие часовые, в черном, уже внутри здания, образуют тройной кордон, который тянется до самого кабинета Гитлера. Это люди из «Лейбштандарта СС Адольф Гитлер» (полка личной охраны фюрера),[112] «лучшие из лучших», подчиняющиеся только Гиммлеру и Гейдриху, которые контролируют друг друга. И все-таки эта система могла бы в 1938 году рухнуть, как карточный домик, если бы Гитлер в критический момент не оказался в Мюнхене вместе с Муссолини, Чемберленом и Даладье и не подписал там «Пакт четырех», отдавший Чехословакию на милость нацистов.
Гитлер празднует свое пятидесятилетие
Около 9.30 утра колокола Берлина наконец умолкают, и фюрер, сопровождаемый разряженной свитой, направляется к гигантской эспланаде, минуя двух мрачных колоссов работы Брекера, — эти статуи символизируют Die Partei и Die Wehrmacht (партию и армию). На официальной трибуне уже заняли свои места военные советники, и среди них капитан Штелин, советник по авиации при Французском посольстве; он держится очень прямо, поправляет очки. В этот день стоит хорошая нежаркая погода. Многие любопытные взгляды устремлены на Иоахима фон Риббентропа, главное лицо в новой дипломатии, пока мало кому известное. B10 часов звуки военного духового оркестра возвещают начало парада — с этого момента стальная река будет непрерывно течь мимо трибун до трех часов пополудни. Грандиозный парад, самый роскошный из тех, что проводились в Берлине со времени прихода к власти нацистов, посвящен пятидесятилетию фюрера. Но что думают об этом зрелище берлинцы? Через каждые 100 метров они натыкаются на изображения орлов — на Шарлоттенбургском шоссе, на площади Республики, на Унтер ден Линден. Им, жителям столицы, обещали воздвигнуть недалеко от Бранденбургских ворот здание с самым большим куполом в мире. Уже построили министерства, рассчитанные на вкусы мегаломанов и изменившие привычную панораму города. Гогенцоллерндамм, Фербелли-нерплац стали неузнаваемыми. В центре зеленые пространства, возможно, вскоре исчезнут, уступив место заводам концерна «ИГ Фарбениндустри».[113] Берлин — это чувствуют все — постепенно превращается в уродливый и печальный город, в казарму, наподобие той, что носит имя рейхсмаршала Геринга и расположена в старом французском квартале.
Человек, разряженный, как павлин
Толпа тоже кажется серой, несмотря на весну; люди плохо одеты — ведь немецкие фабрики теперь производят только синтетические ткани. Как далеки те исполненные энтузиазма дни, когда нацисты только что захватили власть и все с нетерпением ждали начала Олимпийских игр! Берлинцы шепотом обмениваются ироническими замечаниями на террасе кафе «Кранцлер», под разноцветными тентами, пока кельнеры в белых форменных куртках снуют между столиками, разнося кофе и пиво. «Вы слышали, что говорил Геббельс по поводу ближайшего съезда партии? Что это будет «Съезд мира»![114]..» Мир? Берлинцы вот уже год как не верят в возможность мира — после тотальной оккупации Чехословакии, после Мюнхенского соглашения, которое разоружило Запад, а в Германии парализовало внутреннюю оппозицию. Семья Риббентропов покинула свой особняк на окраине города —
