меч падал ровным лезвием вверх. Дамуг снял зажим и прикрепил его к своему браслету.
— Хорошая работа, Длинношей. Оказывается, ты не такой уж и тупой.
Ласка почтительно поклонился:
— Я служил вашему отцу, Гормаду Тунну, покуда он не превратился в слабоумного старика и не перестал обращать внимания на мои советы. Держитесь меня, и я смогу прославить имя Дамуга Клыка на море и на суше. Все будут бояться вас, вы станете самым известным из всех Великокрысов в истории.
Дамуг кивнул.
— Будь по-твоему. Отныне ты — мой советник, и я разделю с тобой успех.
Но прежде, чем Длинношей успел поблагодарить повелителя, острие меча уперлось в его правый глаз. Дамуг смотрел на ласку с улыбкой, холодящей душу сильнее ледяного ветра.
— Ах ты, плут! Решил стать этаким маленьким консулом при сильных мира сего! Ты на кого коготь точишь, а? Слушай меня внимательно: если ты хоть раз попытаешься обмануть меня, я сделаю так, что ты будешь верещать от боли целый сезон, прежде чем умрешь.
ГЛАВА 6
Крысы Чихун и Чесун были обыкновенными солдатами армии Бродяг. Сейчас они карабкались на груду валунов в задних рядах огромной армии, собравшейся на церемонию Бросания Меча. Они толкались и пихались, пытаясь разглядеть выложенный камнями круг, где должно было состояться действо. Офицеры пригласили капитанов занять места в первом круге в соответствии с иерархией, остальные же были вынуждены отталкивать друг друга, вставать на цыпочки и подпрыгивать, чтобы хоть что-нибудь разглядеть.
Нетерпеливый Чихун взобрался на спину вялому, флегматичному Чесуну, который согнулся под его тяжестью и пробубнил:
— Ну и что там?
Чихун ущипнул его за ухо изо всей силы:
— Давай, рыхлоспин, выпрямляйся, не видно ничего! Похоже, Острейший будет речь толкать!
И Чихун еще сильнее сдавил ухо приятеля.
— У-у-у, больно же! — не выдержал Чесун и подался вперед, толкнув большого толстого горностая.
Тот обернулся и прорычал:
— Слушай, ты! Если не прекратишь толкаться, я устрою тебе штучку похлеще прищемленного уха, понял? Я тебе хвост на нос натяну и бантиком завяжу! Пшел отсюда!
Но тут над толпой разнесся резкий, громкий голос Дамуга:
— Сегодня во сне мне явился дух горячо любимого мною отца — Гормада Тунна! Он поведал, что меч упадет ровным лезвием вверх, и тогда для всех Бродяг наступит Великий Сезон расцвета и побед: даже у простого солдата будут деньги, рабы и земля. Я, Острейший Повелитель, передаю эти слова вам, мои друзья и соратники!
Чихун не смог подавить смешок:
— Уи-хи-хи-хи! «Горячо любимый отец»? Послушать его, так можно подумать, что их вовсе и не тошнило друг от друга! Да, Дамугу туго придется теперь, если меч упадет морем кверху, можешь не сомневаться.
Толстый горностай снова обернулся, многозначительно положив лапу на кривой нож:
— Вам придется еще не так туго, если вы не закроете рты, шутники!
В этот момент меч взлетел в воздух. Все замерли. А уже через минуту громкие крики сотрясали воздух вдоль всего пляжа:
— Сушей вверх! Сушей вверх!
Чесун поднял грязную лапу и почесал больное ухо:
— А что все это значит-то?
Толстый горностай вновь развернулся и на этот раз дал Чесуну в живот, а Чихуну по носу. Оба повалились на землю, один на другого, а горностай встал над ними, уперев лапы в бока, и, скребя грудь, процедил:
— А это значит, что тебе надо мыть уши почаще, а твоему приятелю — держать рот на замке. Есть еще вопросы, болваны?
Схватившись за разбитый нос, Чихун сумел быстро отреагировать:
— Нет, господин, нам все ясно, господин!
А Дамуг тем временем раздавал приказы десяти капитанам, каждый из которых возглавлял сотню солдат:
— Пришел конец сезонам скитаний вдоль побережья. Мы пойдем в глубь континента, сметая все на своем пути. Будем засылать разведчиков, чтобы те доносили о любом лакомом кусочке. Пусть корабли гниют дальше, нам больше не нужны их жалкие ошметки. Так что жгите свои жилища, съедайте весь оставшийся провиант. Мы выступаем завтра с первыми же лучами солнца. Теперь идите и принесите доспехи Острейшего!
В ту ночь Дамуг облачился во все доспехи. Расклешенная оранжевая мантия отца, распахнувшись от ветра, обнажала блестящий серебряный панцирь, закрывающий грудь, короткий килт из змеиной кожи и перевязь из мелких золотых цепочек, украшенную черным турмалином. На голове сиял медный шлем, увенчанный высоким острием, с защитной стальной сеткой на шее. Спереди шлем доходил ему почти до подбородка, а посередине были сделаны две узкие прорези для глаз.
Едкий дым поднимался к небу, на котором не было в эту ночь луны. Горели многочисленные лачуги, бросая отсветы на боевые доспехи Дамуга Клыка, Острейшего Меча всех Бродяг. Опустошая последние бутылки, доедая оставшиеся запасы и распевая дурными голосами, армия Бродяг отмечала свою последнюю ночь на юго-восточном побережье. Они проигрывали или просто воровали друг у друга нехитрые трофеи, дрались, ругались и рвали в клочья то, что еще осталось на и без того разграбленных кораблях.
Дамуг созерцал все это, опершись о меч. Рядом суетился Длинношей, готовя на костре рыбу для своего повелителя. Он быстро поднял голову, когда Дамуг спросил:
— Они готовы идти за мной, Длинношей? Они готовы подчиняться каждому моему приказу?
— О, еще бы, господин!
— Все до единого?
— Кроме двоих, Ваше Острейшество, горностая Бора и лиса Сига. Они были дружны с вашим братом Бирлом, так что с ними надо держать ухо востро.
Недобро улыбнувшись, Дамуг потрепал Длинношея по уху.
— Неплохо, неплохо… Я знал об этих двоих, но я также знал, что и ты в курсе. Только что ты спас свою шкуру тем, что не промолчал.
Длинношей судорожно сглотнул, переворачивая рыбу на горячих углях.
Чесун шел, пошатываясь, вдоль берега, согнувшись под тяжестью здоровенного корабельного штурвала, дубового, да еще украшенного медными бляхами, когда-то ярко сверкавшими на солнце, а теперь зелеными от плесени.
Чихун присматривал за костром и жарил старые коренья о остатками дохлой чайки. Увидев Чесуна, он воскликнул:
— Ну куда ты тащишь этот хлам, болван? Что ты с ним будешь делать?
Чесун поставил штурвал и повернулся к другу со счастливой улыбкой:
— Это… ну… кучу добра стоит, гляди! Шикарная вещь!
Чихун только фыркнул в ответ:
— Шикарнее некуда. Ты, пожалуй, и выручишь за нее что-нибудь, потаскав через леса и болота сезонов семь и наконец присобачив к какому-нибудь такому же старому-престарому кораблю. А ну-ка живо избавься от него, пока ты калекой не стал, поднимая эдакую тяжесть!
И он с силой наподдал штурвал ногой, отправив его катиться в густую тьму. Немедленно оттуда раздались треск и дикий вой горностая:
— Ау-у, моя лапа! Кто это сделал?! Да я вас сейчас на куски порву и подвешу на съедение чайкам!
От испуга крысы метнулись, дважды столкнулись лбами, не понимая, куда бежать, и лишь после этого растворились в ночи.
Дамуг протянул объедки Длинношею и вытер рот оранжевой мантией.
