гору, отец стал заказывать себе рубашки у Sulka, а мать впервые взяла меня в театр. Помню, в тот вечер давали знаменитую оперу «Паяцы». Теперь родители могли позволить себе отправить меня в колледж на Восток, но, по-видимому, уделили мало внимания моей подготовке: весной 1917 года я провалился на вступительных экзаменах. Их немедленной реакцией было найти подготовительную школу на Востоке, чтобы там подтянуть меня к поступлению в Гарвард. Причин, по которым я выбрал именно колледж Гарварда, увы, не помню.
Но это был мой выбор, и я уверен, что на него никто не влиял: в моем окружении просто не было людей, знакомых с этим колледжем не понаслышке.
Мы с отцом отправились в Нью-Йорк и объехали несколько школ в Нью-Джерси, Коннектикуте и Массачусетсе. Некоторые были уже заполнены, в некоторых для еврейского мальчика не находилось места. Я вырос в достаточно терпимом обществе, где действовали законы толерантности и еврейские дети росли вместе с христианами. Тот давний случай, произошедший со мной в начальной школе, был скорее исключением из правил. Поэтому в свои шестнадцать лет я был совсем не готов к таким реалиям жизни. После ряда неудач отец предположил, что его встреча с давним деловым партнером Робертом Мэйнардом, президентом R. H. Stearns& Company – ведущего магазина женской одежды в Новой Англии, может помочь делу. Мистер Мэйнард тепло принял нас и, узнав о цели нашего путешествия, безапелляционно заявил: «Смешно посылать мальчика в подготовительную школу после окончания средней. Почему бы вам не отправить его в Амхерст?» Мы с отцом на тот момент ничего не знали об Амхерсте, но мистер Мэйнард заверил нас, что это один из лучших маленьких колледжей в Новой Англии. Пользуясь тем, что председатель совета директоров R. H. Stearns& Company Фрэнк Уотерман Стэрнс являлся председателем совета попечителей Амхерста, Роберт Мэйнард тут же одним телефонным звонком мистеру Стэрнсу решил мою дальнейшую судьбу. На тот момент я был так доволен перспективой попасть в колледж, что даже забыл спросить, где он находится.
Вся наша семья была счастлива. Дядя Эл потребовал, чтобы я по такому случаю заказал у его знакомого портного в Нью-Йорке пару костюмов для колледжа. Он также подарил мне несколько своих галстуков от Sulka. Словом, к моменту отъезда в Амхерст у меня был полный набор одежды, совершенно не подходившей для ученика восточного колледжа. Но что мы знали об этом? Первые же два дня моего пребывания в Амхерсте показали со всей очевидностью, как мы ошиблись. Поэтому я сразу же позвонил домой и попросил прислать денег на покупку более соответствующего месту и случаю фиолетового твидового костюма с брюками гольф{7}. Именно такой была мода в кампусе Амхерста. Когда я приехал в Нью-Йорк, чтобы провести в отеле «Валдорф-Астория» День благодарения с тетей Кэрри и дядей Элом, они купили мне енотовое пальто – еще одну совершенно незаменимую вещь для студента колледжа на Востоке. Год в Амхерсте стал едва ли не самым несчастным годом для меня, но дал бесценный опыт. В день прибытия на станции нас, новичков, встречала группа представителей всех студенческих братств колледжа. Каждый из них вручил мне свою карточку и приглашение посетить дом их братства. Я воспользовался приглашениями, но все время ощущал смутное подозрение, что в некоторых братствах культивируется дискриминация по религиозному признаку. Очень скоро я получил этому полное подтверждение. Одно из братств любезно предложило мне вступить в их ряды. Я так же любезно согласился, но добавил: «Буду очень рад, но, полагаю, вы должны знать, что я еврей». Последовала минутная заминка, слова благодарности за откровенность и отмена своего приглашения вступить в братство. Такая реакция оказалась характерной и для всех остальных братств. В итоге два дня спустя, когда все прибывшие со мной новички вступили в свои братства, я оказался членом группы из шести «варваров». В нее входили кроме меня два других еврея, один китаец и два негра. Так как вся общественная жизнь Амхерста в те времена проходила именно в братствах, включая обеды, танцы и вечеринки, мой социальный круг оказался ограничен только приятелями-«варварами». Члены других братств были довольно милы на занятиях, но в свободное время мы были полностью изгнаны из их круга.
После рождественских каникул, проведенных дома, я вернулся в Амхерст с новой идеей: студенты- евреи не имели права вступать ни в одно из существующих братств, но кто мешал нам организовать филиал еврейского братства? Однако в это же время я получил письмо из Гарварда о том, что колледж будет рад принять меня в свои ряды следующей осенью по студенческому обмену. Поэтому мечты о братстве уступили место борьбе за хорошие оценки. И в конце весеннего семестра, разочарованный дискриминационной социальной системой, я покинул Амхерст. Меня ждал Гарвард.
Он оказался именно таким, каким я себе его представлял. Клубы, где господствовала религиозная дискриминация, не доминировали в общественной жизни колледжа. Гарвард был слишком большим и безразличным, а потому в нем находилось место для каждого. Меня восхищали занятия и знаменитые профессора, разнообразие характеров людей и многообразие культурных возможностей, которые предлагал Бостон. Я присоединился к еврейскому братству Гарварда и на последнем году обучения стал его президентом. Я был переведенным студентом и пропустил первый год обучения, когда в основном закладывались основы гарвардской дружбы. Поэтому в общежитии уже не было мест, и в течение первого года мне пришлось жить в съемной квартире. В братстве были прекрасные люди, чьим обществом я наслаждался, но я до сих пор уверен, что, живя в общежитии, не смог бы достичь таких успехов в братстве и стать его президентом.
В моих гарвардских оценках не было ничего поразительного. Областью моего внимания была английская литература, и я окончил курс со средним баллом С-плюс{8} . В Амхерсте я успешно сдал математику, поэтому мог выбирать практически любой привлекавший меня курс. Я стал посещать факультативный семинар «История печатной книги», который не учитывался по итогам обучения в системе отметок. Его вел Джордж Паркер Уиншип, библиотекарь собрания Гарри Элкинса Уайднера. Занятия проходили непосредственно в зале библиотеки. В окружении первых изданий в кожаных переплетах, собранных молодым Уайднером, который погиб на «Титанике», мы изучали зарождение и становление печатного дела со времен Гутенберга и до эпохи передовых американских печатников двадцатого столетия Дэниела Ап-дайка и Брюса Роджерса. Книги, напечатанные Элдусом, Кос- тером, Фастом, Шёффером и Кэкстоном; прекрасные тома, изданные Уильямом Моррисом в Kelmscott Press, были сняты с полок специально для того, чтобы мы могли их изучить и прикоснуться к ним. Это был мой первый шаг к идее коллекционирования. Здесь я почувствовал ту воспламеняющую искру, с которой началась моя всепоглощающая страсть к книгам. До сих пор помню трепет, охвативший меня, когда я держал в руках копию Библии Гутенберга, первой книги, напечатанной с помощью набора из подвижных литер. Я всегда любил книги, но до того времени ничего не знал об их создании; слово «инкунабула» не имело для меня никакого смысла. Воодушевленный свежеприобретенными знаниями, я решил, что хочу участвовать в какой-либо форме книжного бизнеса как профессионал в области типографского дела, издатель или продавец.
Я часто начал захаживать в букинистические магазины Корнхилла, покупая современные издания и собрания сочинений известных британских авторов, изданные в восемнадцатом и девятнадцатом веке. Очень скоро стало ясно, что моей стипендии явно не хватает и на книги, и на жизнь. Не желая надоедать отцу просьбами о деньгах, я решил создать службу заказов книг по почте, чтобы иметь дополнительный доход для покрытия моих возросших потребностей.
Когда мне было десять лет, я продавал Saturday Evening Post; каждое лето во время моей работы в магазине я продавал женские туфли и был непосредственно знаком с техникой продаж одного из величайших для меня продавцов того времени – моего отца. Все это стало хорошей базой для создания собственного дела и моральной готовности к нему.
Я открыл «Сервисное бюро коллекционера книг» и вел работу прямо из общежития колледжа без каких-либо затрат, за исключением расходов на рассылку рекламных писем. В первое предложение письма я включил выверенное обращение к снобизму читателей, которое, как я надеялся, зацепит внимание. Только потом я узнал, что это обычная рекламная уловка.
