Вилу сразу понял, что ему очень больно:
— М-мда! Как это тебя угораздило, Живодер?
Дружки надсмотрщика с удовольствием рассказали, как все произошло:
— Это все черная белка, капитан!
— Да, это та отчаянная! Оторвала Живодеру ухо, капитан! Зубами!
— Она бы ему и второе ухо откусила, капитан, если бы не мы. Она просто бешеная, хуже акулы!
— Ее ничего не берет, капитан! Живодер уже два кнута об нее обломал!
Вилу сел и откинулся. Глаза его смеялись:
— Ну, и что же вы хотите, чтобы я сделал с этой белкой-воительницей? А, дружище Живодер?
Отвислые щеки ласки аж затряслись от злости:
— Позвольте мне прикончить ее, капитан, камень ей на шею — и в воду, и пусть другие рабы посмотрят, как она будет тонуть!
Вилу понимающе кивнул:
— Тебе бы этого очень хотелось, не правда ли, Живодер?
Надсмотрщик кивнул, и капля крови с его уха упала на палубу.
— Еще бы, капитан! После того, что она со мной сделала!
Вилу поиграл костяной ручкой своего ятагана:
— Не сомневаюсь, что ты именно так и поступил бы, но капитан на этом судне я, а не ты. Я здесь решаю, кому жить, а кому умирать, и этой белке умирать еще рано. Не давайте ей есть и пить несколько дней, вот она и присмиреет.
Живодер хотел было возразить, но вовремя заметил опасный блеск в глазах Вилу. И потому хмуро ответил:
— Как скажете, капитан.
Вилу сладко улыбнулся. Все знали эту смертоносную улыбку:
— Вот именно, мой толстобрюхий друг: так, как я скажу!
Он подозвал к себе Акклу, который так и лежал ничком там, куда его ткнули мордой.
— Ну, что сопли распустил? Поднимайся! Возьми четверых и отправляйся на берег. Заберитесь на какой-нибудь холм повыше и посмотрите вокруг: нет ли на горизонте того корабля, который следовал за нами. Доложишь мне, если увидишь его. Ставлю желудь против яблока, что они поступят так же, как поступают все, кто подходит к Островам Близнецам. Паруг, ты знаешь, что они сделают?
Боцман крыса покачал головой:
— Нет, капитан.
Вилу закрыл один глаз, а другой скосил на пролив, разделяющий два острова:
— Они поплывут проливом между островами. Как раз в устье пролива мы их и встретим, и протараним их нашим шипом, а, Паруг?
Боцман весь затрясся от злобной радости:
— Насадим, как мошку на булавку, капитан!
Вилу налил пива в кружку и протянул ее Паругу:
— Как мошку на булавку! Какой необычный оборот!
А на нижней палубе судна выдра Норгл сидел во втором ряду гребцов и с восхищением смотрел на Рангувар, которая одна сидела на передней скамье. На черной спине белки видны были следы кнута, которым Живодер пытался привести ее в повиновение. Ему не удалось этого сделать, и все рабы-гребцы, прикованные к веслам «Пиявки», прекрасно знали это. Последнее событие вдохнуло новую жизнь и зажгло искру сопротивления в сердцах даже самых немощных и робких. Норгл, заслышав тяжелые шаги Живодера, тихо шепнул Рангувар:
— Живодер идет. Готовься к худшему. Он убить может за то, что ты сделала с его ухом.
Глаза черной белки сверкнули воинственным огнем:
— Ха! Не раньше, чем я откушу ему второе ухо!
— А ну молчать, вы, барахло! Еще кто-нибудь пикнет — располосую вам спины до костей!
Живодер щелкнул кнутом, и все смолкли. Все еще прижимая тряпку к уху, он прошелся туда-сюда и остановился у барабана. Сильно замахнувшись кнутом, он злобно глянул на Рангувар:
— Тебе — первой, чертова белка!
Казалось, глаза Рангувар пробуравят ненавистного врага насквозь:
— А я тебя, мешок с отбросами, первым убью!
Живодер дрогнул под взглядом Рангувар, опустил кнут и сдавленно пробормотал:
— Посмотрим, какая ты станешь храбрая, когда посидишь пару деньков без жратвы и воды. Будешь как шелковая!
Однако, когда рабам-гребцам давали еду, будь это хоть жалкая корка хлеба, хоть миска жидкой похлебки, хоть чашка воды, каждый оставлял немного от своей порции. И тогда эти жалкие крохи молча передавались из лапы в лапу, пока не попадали к белке-воительнице.
Утро следующего дня застало Дьюлама на стеньге кричащим что есть мочи:
— Земля! Земля!
Льюк быстро залез к нему. Высокие холмы Островов Близнецов зеленели под теплым солнцем и радовали глаз своей свежестью. Льюк похлопал Дьюлама по спине:
— Отлично, друг. Получишь сегодня дополнительную порцию ланча за то, что первым увидел землю!
Дьюлам скорбно вздохнул, дескать, Льюк, конечно, великий воин, но повар очень средний:
— И я обязан буду ее съесть?
Льюк шутливо дернул друга за ухо:
— Вот она, ваша благодарность, за то, что я, встав с рассветом, как раб какой-нибудь, потел на камбузе у плиты, чтобы приготовить вам пудинг с изюмом!
Дьюлам опять вздохнул, еще печальнее:
— Самый лучший пудинг с изюмом на Северном Берегу готовила моя мамочка!
Льюк усмехнулся и стал спускаться вниз:
— Конечно, я не твоя мамочка, Дьюлам. Может быть, нам стоило взять ее с собой?
— Да, надо будет так и поступить в следующий раз. Она управляется с половником не хуже, чем ты с мечом. Моя дорогая добрая мамочка! Твой Мартин частенько приходил к нам в пещеру попробовать ее яблочного пирога. Из сладких яблочек, с золотистой корочкой, горяченького, политого сверху ароматной глазурью! Я прямо чувствую его вкус! Льюк помог Дьюламу спуститься на палубу:
— Что ж, будем надеяться, что твоя мамочка и теперь подкармливает моего сына, и пусть он вырастет большим и сильным. А теперь хватит о пирогах! Ты отбиваешь у меня охоту есть мою собственную стряпню.
— От нее откажется любой нормальный зверь! — тихо заметил Вург, проходя мимо.
— Что ты сказал, Вург? — переспросил Льюк.
— Я сказал, что небо сегодня голубое!
Льюк сперва посмотрел наверх, а потом спокойно заметил Вургу:
— На судне есть куда худшие повара.
Вург приложил лапу к уху:
— Что-что?
Воитель подмигнул другу:
— Я сказал, что небо сегодня гораздо голубее, чем вчера!
Тени уже начали удлиняться, когда «Сайна» приблизилась к берегам Островов Близнецов. Льюк крикнул впередсмотрящему:
— Как там насчет красного корабля?
Кардо приставил ко лбу лапу козырьком:
— Никак, Льюк!
