делала вид, будто вовсе не замечает его интереса. Затем джентльмен обратился к ней с единственным словом, которым исчерпывался его французский лексикон, и поднял вверх палец, считая, что данный жест окончательно прояснит смысл его вопроса.
— Combien?[5] — в лоб спросил он.
Художница сначала уставилась на него, состроила гримаску, пожав плечами, отложила в сторону палитру и кисти и встала, вытирая руки.
— Сколько? — переспросил наш герой по-английски. — Combien?
— Месье желает купить картину? — осведомилась девица по-французски.
— Прекрасная работа. Splendide![6] Combien? — повторил американец.
— Месье нравится моя картинка? Оригинал очень хорош, — сказала художница.
— Да, Мадонна восхитительна. Я не католик, но хочу купить ее. Напишите цену вот здесь, — и, вынув из кармана карандаш, он показал ей чистый лист в своем путеводителе. Девушка уставилась на него, почесывая карандашом подбородок.
— Разве картина не продается? — спросил он.
Художница продолжала раздумывать, не сводя с него глаз, и хотя она тщилась сделать вид, будто страстное желание купить ее работу совершенно для нее привычно, взгляд девушки выдавал почти трогательное недоверие, и наш герой даже испугался: вдруг он ее обидел. А она, стараясь казаться равнодушной, попросту прикидывала, сколько можно запросить.
— Я сделал что-то не так? Pas insulte?[7] Нет? — допытывался ее собеседник. — Вы совсем не понимаете по-английски? Хоть немного?
Юная француженка обладала весьма примечательной способностью входить в роль с полуслова. Она устремила на джентльмена понимающий, проницательный взгляд и, спросив, не говорит ли месье по- французски, бросила только:
— Donnez![8] — и взяла у него из рук открытый путеводитель.
В верхнем углу чистого листа очень мелким и чрезвычайно изящным почерком она начертала цифру, после чего вернула книгу владельцу и снова взялась за палитру.
— Две тысячи франков, — прочел наш джентльмен и, ничего пока не ответив, продолжал смотреть на картину; копиистка усердно смешивала краски.
— Не слишком ли дорого для копии? — спросил он наконец. — Pas beaucoup?[9]
Молодая особа подняла глаза от палитры, смерила его взглядом с головы до ног и с восхитительной находчивостью ответила как раз так, как и следовало:
— Да, дорого. Но моя копия отличается редкими достоинствами и стоит этих денег!
Интересующий нас джентльмен не понимал по-французски, но, как я уже сказал, был умен, и вот — удобный случай в этом убедиться. Инстинктивно уловив значение сказанного, он с удовлетворением отметил, что молодая женщина искренна. В ней сочеталось все — красота, талант, добродетель!
— Но надо еще закончить картину. Fin,[10] понимаете? — и он показал на недорисованную руку Мадонны.
— О, она будет закончена в лучшем виде! В самом наилучшем! — воскликнула мадемуазель и, подкрепляя свое обещание, посадила на щеку Мадонны розовое пятно.
Американец нахмурился.
— Слишком ярко, — посетовал он, — слишком ярко! У нее, — он показал на картину Мурильо, — у нее цвет лица нежнее.
— Нежнее? О, он и будет нежный, месье, нежный, как севрский bisquite. [11] Мы размоем это пятно. Я знаю секреты своего ремесла. А куда прикажете послать картину? Ваш адрес?
— Адрес? Ах да, — джентльмен вынул из портмоне визитную карточку и что-то написал на ней. Потом, помедлив, добавил: — Но если картина, когда вы ее закончите, мне не понравится, я ведь имею право отказаться от нее?
Молодая художница, казалось, нисколько не уступала ему в догадливости.
— Ах, я уверена, месье не слишком капризен, — шаловливо улыбнулась она.
— Капризен? — повторил месье и разразился смехом. — Нет, я не капризен. На меня можно положиться. Своих решений я не меняю. Comprenez?[12]
— Месье не меняет решений. Я поняла. Это редкое достоинство. В награду вы получите картину в самые ближайшие дни. Как только она высохнет. Скажем, на той неделе. Месье оставит мне свою визитную карточку? — она взяла ее и прочла: «Кристофер Ньюмен», попробовала повторить имя вслух и рассмеялась над своим произношением. — Ваши английские имена такие смешные.
— Смешные? — переспросил мистер Ньюмен и тоже засмеялся. — Вы когда-нибудь слышали про Христофора Колумба?
— Bien sur![13] Он открыл Америку, великий человек. Это ваш покровитель?
— Покровитель?
— Ваш святой по святцам?
— Вот именно. Родители назвали меня в его честь.
— Месье американец?
— А разве это не видно? — спросил он.
— И вы хотите увезти мою картинку за океан, так далеко? — она сопроводила свой вопрос взмахом руки.
— О, я собираюсь купить кучу картин. Beaucoup, beaucoup,[14] — сказал Кристофер Ньюмен.
— Все равно, для меня это честь, — ответила молодая девушка. — У месье, без сомнения, хороший вкус.
— Но и вы должны дать мне свою визитную карточку, — сказал Ньюмен. — Вашу карточку, понимаете?
Копиистка вдруг приняла строгий вид и сказала:
— Вам доставит картину мой отец.
На этот раз мистеру Ньюмену изменила способность быстро схватывать.
— Вашу карточку, ваш адрес, — повторил он.
— Адрес? — удивилась мадемуазель и, слегка пожав плечами, добавила: — Ваше счастье, что вы — американец! Я впервые в жизни даю свою карточку мужчине, — и, достав из кармана довольно засаленный кошелек, извлекла из него глянцевую визитную карточку и протянула своему собеседнику. На крохотном кусочке картона были изящно, со множеством завитушек выведены имя и фамилия: «Мадемуазель Ноэми Ниош». В отличие от своей собеседницы мистер Ньюмен прочел фамилию с полной серьезностью, хотя все французские фамилии казались ему одинаково смешными.
— А вот как раз и мой отец, он пришел проводить меня домой, — воскликнула мадемуазель Ноэми. — Он говорит по-английски. И сумеет столковаться с вами, — она повернулась, чтобы приветствовать щупленького старичка, который, шаркая ногами, приближался к ним, вглядываясь в Ньюмена сквозь очки.
На голове месье Ниоша красовался лоснящийся парик из волос неестественного цвета, нависая над кротким, бледным и безучастным личиком, не более выразительным, чем болванки, на которых подобные аксессуары выставляются в витринах парикмахерских. Сам месье Ниош являл собой трогательный образец благопристойной бедности. Плохо сшитое пальто было тщательно отчищено щеткой, перчатки заштопаны, башмаки отполированы до блеска, порыжевшая шляпа сохраняла форму — все это говорило о том, что месье Ниош перенес «большие утраты», но отчаянно держался приличий, хотя соблюдать их по всем правилам не имел сил. В числе прочего месье Ниош утратил и мужество. Превратности судьбы не только сломили его, но и навек перепугали, по всему было видно, что он доживает жизнь крадучись на цыпочках из страха разбудить враждебные силы. Если бы выяснилось, что этот незнакомый джентльмен разговаривает с его дочерью неподобающим образом, месье Ниош, несомненно, воззвал бы к нему хриплым шепотом,
