бумага. — Но это уж ваше дело и нас не касается.
Тем временем мадам Урбан схватила дочку за руку, а на лице ее выразилось возмущение и досада, и хотя все внимание Ньюмена было сосредоточено на том, что он говорил, его поразило, как умело она справляется со взятой на себя ролью.
— Если мистер Ньюмен намерен публично устраивать сцены, — воскликнула маленькая маркиза, — я увожу свое дитя от этой melee.[158] Она слишком мала, чтобы наблюдать подобное безобразие, — и она быстро ушла.
— Вам лучше меня выслушать, — продолжал настаивать Ньюмен. — Независимо от того, согласитесь вы на это или нет, дела для вас сложатся скверно, но по крайней мере вы будете ко всему готовы.
— Мы уже слышали ваши угрозы, — ответил маркиз, — и вам известно, что мы о них думаем.
— Думаете вы о них предостаточно, только признаться в этом не хотите. Минуточку! — ответил Ньюмен на восклицание старой дамы. — Я отдаю себе отчет, что мы здесь на людях, и вы видите, как я спокоен. Я не собираюсь разглашать ваши тайны случайным прохожим. Для начала я приберегу их, чтобы поведать кое-кому из слушателей, кого сам выберу. Все, кто увидит нас сейчас, решат, что мы ведем дружескую беседу и что я рассыпаюсь в комплиментах перед вами, мадам, по поводу ваших освященных временем добродетелей.
Маркиз трижды возмущенно чиркнул по земле тростью.
— Я требую, чтобы вы дали нам пройти, — прошипел он.
Ньюмен немедленно подчинился, и месье де Беллегард, ведя под руку свою мать, сделал шаг вперед, а Ньюмен промолвил:
— Через полчаса мадам де Беллегард пожалеет, что не узнала, о чем именно я хотел говорить с вами.
Маркиза уже отошла на несколько шагов, но, услышав эти слова, остановилась и поглядела на Ньюмена, глаза ее напоминали два сверкающих холодным блеском кристаллика льда.
— Он как разносчик, старающийся что-то продать, — сказала она с презрительным смешком, который лишь отчасти скрыл дрожь в ее голосе.
— О нет, продавать я ничего не собираюсь, — возразил Ньюмен. — Мое сообщение я отдам вам даром, — и он подошел поближе, глядя маркизе прямо в глаза. — Вы убили своего мужа, — произнес он почти шепотом. — Вернее, один раз вы пытались убить его, но вам не удалось, а потом все-таки убили, даже не прилагая усилий.
Мадам де Беллегард прикрыла глаза и тихо кашлянула, и это поразило Ньюмена как пример поистине героического притворства.
— Дорогая матушка, — сказал маркиз, — вас так сильно забавляет этот вздор?
Остальное будет еще забавнее, — заверил его Ньюмен. — Советую слушать внимательно.
Мадам де Беллегард открыла глаза, они потухли, стали безжизненными и смотрели в одну точку. Но ее тонкие губы слегка раздвинулись в величественной улыбке, и она повторила слова Ньюмена:
— Забавнее? Что? Я убила еще кого-то?
— Ну, я не считаю вашу дочь, — ответил Ньюмен, — хотя мог бы! Ваш муж знал, что вы затеяли. У меня есть тому письменное доказательство, о существовании которого вы даже не подозревали, — и Ньюмен повернулся к маркизу, побелевшему как полотно. Такой бледности Ньюмен никогда не видел, разве что на картинах. — У меня есть бумага, написанная рукой Анри Урбана де Беллегарда и подписанная им самим. Он написал эту записку, когда вы, мадам, оставили его умирать, а вы, сэр, не слишком торопясь, отправились за врачом.
Маркиз посмотрел на мать, она отвернулась, озираясь вокруг блуждающим взором.
— Я должна сесть, — тихо сказала она и направилась к скамье, с которой только что поднялся Ньюмен.
— Неужели вы не могли поговорить со мной наедине? — спросил маркиз, как-то странно поглядев на Ньюмена.
— Да, конечно, если бы был уверен, что удастся поговорить наедине и с вашей матушкой, — ответил Ньюмен. — Но мне, раз я вас встретил, пришлось воспользоваться случаем.
Движением, доказывающим, что характер мадам де Беллегард тверд как сталь, красноречиво свидетельствовавшим по выражению Ньюмена о ее «непрошибаемости» и о всегдашнем стремлении полагаться только на собственные силы, старая маркиза освободилась от руки поддерживающего ее сына и села на скамейку. Она сложила руки на коленях и в упор смотрела на Ньюмена. У нее было такое лицо, что сначала ему показалось, будто она улыбается; но когда он подошел ближе и остановился перед ней, он увидел, что ее тонкие черты искажены волнением. Однако он заметил также, что, призвав на помощь всю свою несгибаемую волю, она старается это волнение побороть и в ее устремленном на него тяжелом взгляде нет и следа страха или смирения. Она была ошеломлена, но не испугалась, не пришла в ужас. Ньюмен с негодованием подумал, что она еще исхитрится взять верх над ним. Он никогда бы не поверил, что сможет остаться совершенно безучастным при виде женщины — виновной или невиновной, — попавшей в столь безвыходное положение. Мадам де Беллегард бросила на сына выразительный взгляд, равносильный приказу замолчать и предоставить ей действовать по своему усмотрению. Маркиз встал подле матери, заложил руки за спину и уставился на Ньюмена.
— О какой записке вы говорите? — спросила старая маркиза с наигранным спокойствием, которое сделало бы честь опытной актрисе.
— Я вам уже сказал, — ответил Ньюмен. — Записку написал ваш муж, когда вы ушли, оставив его умирать, написал в те часы, пока вы не вернулись. Вы знаете, что времени у него было предостаточно; вам не следовало так надолго оставлять его одного. В записке ясно сказано, что жена намеревается его убить.
— Я хотела бы взглянуть на эту записку, — заметила мадам де Беллегард.
— Я так и думал, — ответил Ньюмен, — и взял с собой копию, — он вынул из кармана жилета небольшой сложенный листок бумаги.
— Передайте бумагу моему сыну, — сказала мадам де Беллегард.
Ньюмен протянул листок маркизу, мать повернулась к сыну и коротко приказала:
— Взгляните.
В глазах месье де Беллегарда светилось нетерпение, и маркиз тщетно старался его скрыть. Он взял записку затянутыми в тонкие перчатки пальцами и развернул. Наступило молчание: де Беллегард погрузился в чтение. За то время, что он изучал записку, давно можно было ее прочесть, но он продолжал молчать и не отрывал глаз от листка.
— А где подлинник? — спросила маркиза, так владевшая своим голосом, что в нем нельзя было уловить и следов волнения.
— В очень надежном месте. Разумеется, сам документ я показать не могу, — сказал Ньюмен. — Вдруг вам придет в голову завладеть им, — добавил он нарочито рассудочным тоном. — Но копия верна, если, конечно, не считать почерка. Подлинник я сберегу, чтобы показать еще кое-кому.
Тут наконец месье де Беллегард поднял глаза, теперь уже горевшие нетерпением.
— Кому вы намерены его показать?
— Начну, пожалуй, с герцогини, — ответил Ньюмен. — С той представительной леди, с которой вы меня познакомили на вашем балу. Она ведь приглашала меня заходить. Я считал, что пока мне нечего ей сказать, но мой маленький документ достоин стать предметом разговора.
— Возьмите копию себе, сын мой, — сказала мадам де Беллегард.
— Ради Бога! — отозвался Ньюмен. — Возьмите и покажите вашей матушке, когда вернетесь домой.
— А после герцогини? — продолжал допытываться маркиз, складывая бумагу и пряча ее в карман.
— Ну что ж, потом примусь за герцогов, — сказал Ньюмен. — Потом пойду к графам и к баронам, ко всем, кому вы меня представляли в том звании, которого заведомо решили меня лишить. Я составил список.
Некоторое время мадам де Беллегард и ее сын молчали. Старая маркиза сидела, глядя в землю. Блеклые глаза маркиза впились в лицо матери. Наконец, подняв взгляд на Ньюмена, она спросила:
