«Небеса или ад…» Эти слова автоматически пронеслись в ее голове. «Не перекладывайте выбор на другого. Пользуйтесь презервативами». Камера проезжает мимо койки и снова показывает брошенный «мерседес», пылающий на обочине дороги. А впереди вдоль улицы горят другие автомобили, и языки пламени вырываются из окон домов.
Аппарат с щелчком отключился, зажегся верхний свет. Молчание. Всегда это проклятое молчание. Первый режиссерский монтаж. Кен Шепперд так и предсказывал. Ну как же, режиссер, награжденный международными призами. Гонорар берет по двадцать тысяч.
Молчание затягивалось. «Мы уложились в бюджет, – думала Сэм. – Это моя заслуга. Кена надо держать в ежовых рукавицах, не то он за милую душу развеял бы все по ветру и лишил нас прибыли. Нет, в этом деле следует быть святее самого папы римского».
Том Хоуксмуир, высокий и мрачный сочинитель рекламных текстов, с короткой стрижкой светлых волос, которая молодила лет на двадцать его подпорченное пьянством лицо, тоже молчал. Молчали и Юэн Драйвер и Бентли Хьюз. Творческая группа посредников.
Первую ракету выпустил Хоуксмуир:
– Похоже, этот «мерседес» взят, черт подери, из какого-нибудь демонстрационного зала.
– А вот девушка, с горжеткой… не дать ли вам ее крупным планом, Кен, когда она забирается на капот и пытается этак очень живописно растянуться, а? – предложил Бентли Хьюз.
– Мы это не пробьем через руководство телекомпании и через миллион лет, – ответил Кен.
Мужчины зажгли сигареты. Кен, Том, Тони Райли. Трое из шести курили. Сэм тоже захотелось сигаретку. Очень захотелось. Дым защекотал в носу, и она чихнула. Потом открыла свою сумочку и порылась там, ища носовой платок, но его не оказалось. «Странно», – подумала она, продолжая рыться, расстегивая «молнии» на внутренних карманчиках, проверяя и их тоже. Она отчетливо помнила, что брала носовой платок, тот, на котором были вышиты ее инициалы, она могла бы поклясться, что клала его в свою сумочку.
– Эти вот девицы, – продолжал Хоуксмуир, – они просто не похожи на проституток. Они выглядят как миленькие молодые девочки в забавных платьицах, живущие по соседству.
– Я полагал, что именно в этом вся суть, – ответил с нажимом Кен.
– А в сценарии сказано: проститутки. Шлюшки. А не маленькие девочки, ради смеха нацепившие пышные украшения своих мамаш. – Хоуксмуир внимательно смотрел на Сэм. – А вы-то что думаете об этих девушках, Сэм? Считаете, что они сексуальны? – Он одарил ее мерзкой, плотоядной улыбочкой. – Что одни женщины в других находят сексуальным?
– Я всегда полагала, Том, что задача коммерческой рекламы – это заинтересовать подростков, – заговорила она, заметив про себя, что ей уже слишком долго приходится прилагать усилия, чтобы оставаться спокойной. – Я не думаю, что многие подростки ходят к проституткам. Они спят с девушками, живущими по соседству, и считают, что это безопасно. Мы постарались использовать девушек, которые, как нам казалось, вызывают интерес у подростков и мужского и женского пола.
– Давайте-ка вернемся назад, к той девушке с горжеткой.
– А давайте еще разок прокрутим весь ролик.
– А давайте-ка пописаем, – предложил Кен, когда они брели обратно по Уордаур-стрит.
День выдался хороший, ясный и бодрящий, несмотря на холодный, резкий ветер. Они нырнули в тратторию. Было рано. Чистые розовые скатерти и сверкающие столовые приборы, свежие палочки в упаковке – все аккуратно, не тронуто.
Сэм все еще чувствовала себя не лучшим образом, когда в седьмом часу уходила из конторы. Специфический привкус напитка из тмина, который они выпили вместе с кофе, до сих пор ощущался во рту. Она попыталась подсчитать, сколько же всего они приняли. Так… Две бутылки вина, а может быть, и три, потом ликер, как минимум по две рюмки… «Тебе надо прочистить голову», – сказал ей Кен.
Ну и как, прочистила? О господи. Она напрягла глаза, прищурилась, и все огни раннего лондонского вечера сместились влево. В животе стояла тупая боль, голова тоже болела, словно посередине лба провели книзу острым ножом для сыра. Ее слегка мутило от слишком большого количества выпитого кофе.
Она споткнулась о камень мостовой и неуверенной походкой побрела к автостоянке. На улице от резкого холодного воздуха ей стало хуже. На мгновение в голове промелькнуло, стоит ли ей в таком состоянии садиться за руль? Она приостановилась немного и наконец решила, что явно не стоит. Выйдя на свет, увидела знак «ТАКСИ» и заковыляла вперед с поднятой рукой.
– Улица Уоппинг-Хай, – назвала она водителю. – Дом 64.
Интересно, достаточно ли внятно она произнесла эти слова. Заднее сиденье, казалось, приподнялось навстречу, прежде чем ей удалось добраться. Она глухо шлепнулась на него. Забвение. На какое-то время там, в ресторане, наступило забвение, и это ощущение было приятным, просто изумительным, ей казалось, что она стоит на вершине мира.
Кен не смеялся над ее сном. Он явно заинтересовался, а потому хотел услышать все, что она могла припомнить, помогал сравнить с теми событиями, о которых сообщалось в газетных новостях, по телевидению и радио. Нет, он не знал, как объяснять это, но верил ей. «Совпадение», – решил он в конце концов, пытаясь успокоить ее. Хорошо уже то, что ей поверили.
А теперь забвение почти развеялось, и она вспоминала об этом снова. Она посмотрела в окно машины на рекламный щит продавца газет, тускло освещенный уличным фонарем, прислушалась к дребезжанию двигателя такси, пережидавшего, чтобы выехать на Стрэнд.
АВИАКАТАСТРОФА – ОШИБКА ПИЛОТА!
Ну да. Теперь они тоже это знали. Им бы следовало позвонить ей, и она бы рассказала им. Все эти ужасающие подробности. Она? Ну разумеется, а что вы хотите знать? Я ведь была там. Отчет свидетельницы!
Говорит Сэм Кэртис[4]. Десятичасовые новости. Из Болгарии.
Она откинулась на спинку сиденья, глядя на проносящиеся мимо уличные огни, которые мигали, ослепляли и исчезали. Светились витрины магазинов с манекенами, отбрасывая тени на тротуар, по которому торопились люди, борясь с холодом, мелким дождиком, со временем… «Видят ли и все они сны?» – подумала она, испытывая внезапный приступ тошноты. С трудом сглотнула, задержала дыхание, и приступ прошел. Сэм закрыла глаза и погрузилась в свои мысли.
Вдруг она заметила, что такси остановилось.
– Вам 64-й? – спросил чей-то голос.
Она в замешательстве открыла глаза, мигая в темноте, ощущая страшный груз усталости, настолько тяжкий, что казалось, не хватит сил выбраться из такси. Взглянула на красные цифры счетчика. 3 фунта 75 пенсов. Вытащила банкноту из своей сумочки и протянула ее через стекло оконца.
– Пусть будет четыре фунта пятьдесят.
Он взял банкноту, какое-то мгновение посидел в молчании, потом повернулся и бросил ей что-то обратно через стеклянную перегородку.
– Я бы предпочел получить деньги.
Она почувствовала в руке тоненький, жесткий кусочек карточки.
– Что это? – спросила она.
– То, что вы мне дали.
– Я вам дала… – Она замолчала, снова прищурилась, когда включился внутренний свет, и пристально посмотрела на то, что держала в руке.
Оранжево-белый посадочный талон авиалинии с напечатанными на ней словами «ЧАРТЭЙР» и номером, слегка наискось, его впечатали позже – 35А.
– Я не… это же… я не давала этого вам… я…
Совершенно ошарашенная, она подняла взгляд, пытаясь разглядеть в темноте лицо таксиста. Вдруг в его кабинке тоже зажегся внутренний свет, и она смогла рассмотреть его.
Она почувствовала, как волна ужаса приподняла ее с сиденья и тяжело опрокинула на пол, где она
