воедино. Помедленнее. Надо ехать помедленнее. Направление не то. Ей надо к Сити.
Но она свернула еще дальше в сторону и покатила вверх по Фитцджон-авеню, двигаясь к Хампстеду. Какой-то белый «форд-капри», на очень высоких колесах, пытался проскользнуть мимо нее, водитель- молокосос показал ей большие пальцы, поднятые вверх. Она нехотя, с презрением уступила дорогу, а потом переключилась на вторую скорость и нажала на акселератор. Когда задние колеса бешено завертелись, то хвостовую часть «ягуара» стало мотать из стороны в сторону, и она сбавила ход, чувствуя, как покрышки сцепляются с дорогой, услышала рев двигателя и вновь увеличила скорость, рванувшись вперед, ощущая всю его мощь. Она мчалась, занимая встречную полосу движения. Вдруг увидела фары какой-то машины, спускающейся с холма в ее сторону, все ближе и ближе. Двигатель взревел, она переключилась на третью скорость и промахнулась мимо ручки переключения передач. Автомобиль сердито заскрежетал, начал замедлять ход, теперь фары были почти над ней. Она продолжала давить на ручку переключения передач, пытаясь сдвинуться в сторону, и что есть силы резко крутанула руль влево. Грузовик всего в нескольких дюймах промчался мимо нее, ударив воздушной волной и оглушив ревом мотора.
Ах, черт побери!
Тут она увидела, что с холма спускается полицейский автомобиль, замедляет ход, как бы высматривая, где бы ему свернуть и поехать за ней.
Стоп.
«Стоп, – подумала она. – Надо остановиться. Да не будь ты дурой, убирайся прочь!»
Не включив указатели поворота, она свернула вправо, на боковую дорожку, и понеслась по ней, прибавляя скорость. Дорога выходила на оживленную улицу, ярко освещенную, с магазинами, ресторанами, кафе и пивнушками, на улицу Хампстед-Хай.
Черт подери!
Сэм свернула налево, увидела справа от себя еще одну боковую улочку и повернула туда. Она оказалась тихой, обсаженной старыми деревьями, по обеим сторонам припаркованные автомобили и большие, стоящие уступами дома. Сэм посмотрела в зеркальце, не едет ли за нею следом машина. Ничего. Она совсем замедлила ход и почти ползла, пока не нашла место между автомобилями, куда и заехала. Выключила зажигание, потом огни и перевела дыхание. Тихо. «Ах, как тихо», – отметила она.
Она выбралась из автомобиля в странный полупрозрачный свет и затуманенным взглядом посмотрела вверх, на полную луну, сияющую между ветвями деревьев. «Какая яркая, – подумала она, – ярче солнца». Она немного прошлась вдоль мостовой, но вдруг в тишине мимо нее стремительно прогромыхал автомобиль, промчавшийся на такой скорости, словно хотел сбить ее, она едва успела отпрыгнуть на тротуар. Постояла какое-то мгновение, наблюдая, как исчезают его хвостовые огни.
Сэм снова сердито посмотрела на сияющую луну и пошла дальше по дорожке, пугаясь теней деревьев, которые казались ей похожими на темные большие пятна крови. Она боялась и самих деревьев, будто наблюдавших за ней, и лунного света, освещавшего ее так безжалостно, словно напоказ. Сэм чувствовала себя перепуганным кроликом, ослепленным светом фар автомобиля.
Она с облегчением вздохнула, когда выбралась на улицу Хампстед-Хай. Автомобили. Полиция. Шум. Ослепительный блеск луны рассеивался уличными огнями и огнями витрин магазинов. Теперь, почувствовав себя в безопасности, она стала озираться в поисках такси. Два такси проехали одно за другим, оба с пассажирами. Пошлого вида мужчина в японском спортивном автомобиле притормозил, всматриваясь в нее. Она отвернулась и заметила на небольшом расстоянии от себя красный круглый знак метро. Она еще раз поискала глазами такси, а потом пошла дальше по улице и спустилась в метро.
На грязной, продуваемой насквозь станции никого не было, если не считать женщины в билетной конторке, внимательно смотревшей на Сэм через стекло из плексигласа. Суровая пожилая женщина, прямые волосы зачесаны назад, на лице под толстым слоем косметики проступали пятна, губы выделялись ярко- красным сердечком. Что-то в ней напомнило Сэм ее тетю.
– Уоппинг, – произнесла она. – Мне нужен билет до Уоппинга.
– Обратный? – спросила строго женщина, словно делая замечание.
– Нет, просто… Я просто хочу поехать туда. – Сэм понимала, что все еще пьяна, невнятно произносит слова, запинается, и она лихорадочно пыталась отыскать нужные выражения, но они ускользали, словно ребенок, прячущийся за темными деревьями. – Я не хочу возвращаться назад.
– Мы не продаем билетов в одну сторону от этой станции, – отчеканила женщина, но голова ее при этом оставалась совершенно неподвижной, как у куклы. – Никаких одиночных билетов!
Одиночный. Именно это слово: одиночный. «Почему же его так трудно было вспомнить?» – подумала она.
– Тогда двойной, – сказала Сэм, будто заказывала двойную порцию спиртного.
И почти мгновенно косметика на лице билетерши стала трескаться, губы разомкнулись и как-то сразу увеличились. Сэм было испугалась, когда выражение лица женщины изменилось, рот стал еще больше, плечи заходили ходуном, а глаза заискрились. «Она хохочет, – сообразила Сэм, – она просто стонет от хохота. Ей кажется, что я сострила».
– «Тогда двойной!» – повторила женщина. – Как в баре, двойную порцию, да?
Она снова загоготала, и Сэм радостно улыбнулась в ответ, ощущая тепло, распространяющееся глубоко внутри ее.
– Забавно. Это так забавно. – Билетерша подмигнула. Сэм резко дернула головой. – Идите так, вы очень насмешили меня, и я теперь не могу брать с вас никаких денег. – Она опять дернула головой. – Идите, идите. Если вас прихватит контролер, скажете ему, что Берил, мол, разрешила.
– Я же должна заплатить вам, – настаивала Сэм.
– Не-а.
Женщина еще раз мотнула головой, и Сэм прошла мимо нее, через пустой барьерчик прямо к шеренге лифтов с большими стальными дверями, больше похожими на грузовые лифты, чем на пассажирские.
Она нажала на кнопку лифта и стала ждать. Позади все еще слышался едва различимый кудахчущий смех женщины, доносящийся из билетного окошка. Сэм улыбнулась про себя, а женщина засмеялась снова, и смех ее слегка изменился, словно теперь она смеялась над ней, а не вместе с ней. И тут Сэм прямо перед собой увидела надпись – огромные красные буквы на белом щите, такие огромные, что просто невероятно, как это она могла не заметить их. «НЕ РАБОТАЕТ».
Она прошла к лестнице и стала спускаться по каменным ступенькам, спиралью идущим вниз, вокруг стальной шахты лифта, прислушиваясь к эху собственных шагов. «ОСТОРОЖНО! САМАЯ ГЛУБОКАЯ СТАНЦИЯ В ЛОНДОНЕ. 30 °CТУПЕНЕК, ИСПОЛЬЗОВАТЬ ТОЛЬКО В ЭКСТРЕННОЙ СИТУАЦИИ». Где-то в отдалении она слышала лязг и дребезжание металла, какие-то голоса. Унылое однообразие не нарушили даже расклеенные объявления. Грязные тускло-коричневые кафельные плитки.
О господи! Это же все равно как спуститься в общественный сортир.
А предупреждение было верным, ступеньки будто вели в бездну, интересно, насколько же глубоко вниз она спустилась. Наверное, глубоко, очень глубоко, только ведь нет никаких указателей, никаких обозначений, – а все та же ведущая вниз монотонно спиральная лестница. На глаза попался окурок сигареты, похоже, что его совсем недавно бросили и придавили. Она заметила, что становится темнее. Все дальше и дальше от лунного света. Казалось, что теперь этот свет излучали кафельные плитки, и чем дальше вниз, тем становилось все холоднее.
Вдруг она почувствовала, как чья-то рука резко сдавила ее шею. На долю секунды она взбесилась, но тут же страх парализовал ее.
Сэм отпрянула назад так резко, что казалось, ее позвоночник вот-вот сломается, и она взвыла от боли. Она ощущала что-то страшное на своей шее, что проталкивается внутрь, ломает хрящи, перекрывает дыхание, душит. Жесткая, грубая рука зажала ей рот, больно притискивая ее губы к передним зубам, и она почувствовала на языке солоноватый привкус крови. Сэм яростно пыталась укусить эту руку, зажимающую уже не только рот, но и нос. От руки пахло луком.
Как от Слайдера.
Она услышала, как открылась какая-то дверь, и поняла, что ее тащат непонятно куда. Она
