В плену страстей

помощь всю свою силу воли.

Она проследовала за дворецким по длинной анфиладе комнат, протянувшихся справа от вестибюля, и оказалась в отдельной части замка. Звук ее шагов эхом отдавался от паркетного пола и от деревянных панелей стен. Алекса не разглядывала ни картин на стенах – а их было очень много, – ни статуй в нишах. Все ее мысли были направлены на то, что ей сейчас предстоит. Наконец она очутилась у массивных дверей в конце коридора. Дворецкий негромко постучал.

– Entrez, [22] – послышался приглушенный ответ.

Двери раскрылись, и она вошла.

Перед ней и слева от нее – огромные окна с подъемными рамами. А за необъятных размеров резным письменным столом сидел Гай. На долю секунды, прежде чем он понял, кто вошел, она увидела выражение его лица: унылое, с потухшим взором. Ей сделалось больно. Но когда он понял, что это она, то лицо изменилось – оно окаменело. Очень медленно он встал. Алекса слышала, как за ее спиной закрылись двери.

– Алекса.

Он назвал ее имя. И это все. Никаких эмоций, даже таких злых и тягостных, как тогда в коттедже в Девоншире. Пустота. Абсолютная пустота.

Алекса смотрела на него и, казалось, не видела. Отказывалась впускать в себя его облик, высокую, худощавую фигуру в элегантном, отлично сидящем костюме. Широкие плечи, узкие бедра. Отказывалась видеть совершенное в своей неподражаемости лицо, красиво падающие черные волосы, резко очерченную линию рта, скул. И изумрудные глаза с длинными ресницами…

Только бы не утонуть в них.

На ее лице тоже ничего не отразилось. Ей было трудно дышать, грудь стеснило, в животе – тяжелый ком.

– Мне сказали, что ты хотел со мной поговорить, – отрывисто произнесла она.

– Кто сказал?

Он нахмурился.

– Твоя мать.

– Моя мать?

Маску безразличия сменило изумление.

– Да. Сегодня днем она пригласила меня к себе и сказала, что ты хочешь со мной поговорить. Она сказала, что это важно. И вот я прилетела.

Гай явно был в растерянности.

– Я… я с трудом могу этому поверить. – Он впился в нее взглядом. – Когда я в последний раз тебя видел, ты дала понять, что… что не хочешь иметь со мной никаких дел. – Его взгляд вонзался в нее подобно ножу. – Я знаю, какого ты обо мне мнения, Алекса. – Его лицо исказила мучительная гримаса. – Тот портрет на мольберте рассказал мне все. Рассказал о твоей ненависти. – У него потемнели глаза. – Мне следовало сказать матери об этом. Тогда она не потратила бы столько усилий, чтобы ты прилетела сюда.

Алекса с трудом выдохнула.

– Она сказала… что это важно для твоего брака. Вот почему я прилетела. Только по этой причине.

Гай замер.

– Мой брак… – Он непонимающе сдвинул брови. – Мама говорила с тобой о моем браке?

– Не волнуйся – это не моя идея, – с долей сарказма ответила Алекса. – Эту тему затронула она. Она сказала, что это важно… важно, чтобы я сюда прилетела и поговорила с тобой. И я прилетела. Могу лишь догадаться… – Как трудно это произнести, но придется! – Я могу лишь догадаться, что она считала важным… чтобы твоя жена… услышала от меня, что я не представляю для нее никакой угрозы… что я не согласилась на адюльтер, предложенный тобой.

– Моя жена.

Он повторил это безо всякого выражения.

– Да. – Как ни трудно, но надо продолжать. – Не знаю, есть ли у нее хоть какой-то шанс на счастье, но ту малость, которая зависит от меня, я ей дам. Я желаю ей счастья… хоть немного.

Он смотрел на нее, и опять по его глазам ничего нельзя было понять.

– Это… великодушно с твоей стороны, – медленно произнес он, продолжая стоять за столом, положив руку с ухоженными ногтями на блестящую поверхность.

Он снова заговорил, и Алекса заставила себя посмотреть ему в глаза.

– Я могу заверить тебя, Алекса, что Луиза очень счастлива в браке. Очень.

Алекса покачнулась. Казалось, что дикий зверь вцепился ей в горло. Она разжала губы и заставила себя сказать:

– Я… рада. Очень рада за нее.

– И я, – сказал Гай. – Она безумно счастлива со своим… мужем.

Боль не отпускала, но эмоции вырвались наружу, и Алекса импульсивно произнесла:

– Гай, будь добр с ней! Не сделай того, что ты собирался сделать. И ни с кем так не поступай. Пожалуйста. Если она тебя любит, не обижай ее… не причиняй ей такую же боль, как…

Она замолчала. А он как-то странно посмотрел на нее:

– Алекса, разве я причинял тебе боль?

Неужели он раскаивается в этом? Алекса хотела отвести глаза, но не смогла. Потом она заговорила – ее голос звучал грустно и безжизненно.

– Ты не хотел этого, Гай, – я знаю, что не хотел. Я знаю, что наша связь… была такой, какой была. И ты не обязан отвечать за мои чувства. Это мое дело. Мне не следовало в ту ночь после благотворительного вечера позволить тебе…

Продолжать не было сил, во рту пересохло, но она все-таки закончила:

– В моих чувствах ты не виноват. И даже когда я осудила то, что ты предложил – этот адюльтер, – ты все равно не ответствен за меня. – Она нервно сжала ладони. – Когда ты появился в коттедже, рассчитывая, что я вернусь лишь потому, что ты этого захотел, я была рада, что ты увидел свой второй портрет. Он все сказал за меня. Все!

Гай не сводил с нее глаз, но их выражение изменилось – он смотрел на нее совсем по-другому.

– Я больше не могла дать тебе то, чего ты так желал. И дело не в адюльтере. Я и без этого не согласилась бы. – У нее исказилось лицо. – Когда я летела сюда на твоем самолете, то вновь окунулась в воспоминания. Вспомнила, как прилетала к тебе, стоило поманить меня пальцем. А затем возвращалась домой. Как ты приходил ко мне, когда тебе было удобно, а потом уходил. И все это повторялось, повторялось… Я этого не хочу.

Он скривился:

– Ты же знала с самого начала, под каким прессингом я находился.

– Да, знала. – Она подняла подбородок. – И долгое время с этим мирилась. Но после… того твоего предложения я поняла наконец, кем была для тебя все это время…

– А кем для тебя был я? – спросил он и, обогнув стол, мгновенно очутился перед ней.

Он стоит слишком близко, а у нее нет сил отодвинуться.

– Ты знаешь, кем ты была для меня, Алекса? Знаешь? – Он говорил быстро, словно боялся не успеть. – Кажется, ты всего не понимала. Я-то думал, что понимала. – Он поморщился и снова заговорил. Зеленые глаза горели. – Оглянись и посмотри. – Он жестом обвел кабинет: компьютеры и факсы по одной стороне, широкий стол красного дерева у него за спиной, богатое убранство комнаты, огромная замковая территория за окнами. – Что ты видишь? Ты видишь роскошь, да? Луарский замок, где полно ценных вещей и произведений искусства в таком количестве, что можно заполнить ими целый музей. А это всего лишь один из многих замков, которыми владеют де Рошмоны! У нас десятки других особняков, разбросанных по разным странам! Ты знаешь, что позволяет всем Рошмонам и Лоренцам жить в роскоши? Деньги. Деньги, которые моя семья делала на протяжении двух столетий. Две сотни лет накопления, оборота капитала, сделок, займов и других банковских операций. Мы – олицетворение выживания. Мы пережили все! Потому что мы стоим на страже того, что имеем, и не важно, какой вызов нам бросает история, все эти войны, революции, конфискации, опала и конкуренция. Нам все равно! – У него вырвался хриплый вздох. – Но за все это