несли по тропинке, опускали в яму и забрасывали землей и камнями; только после этого мистер Уайт произнес небольшую речь людям, которые собрались у могилы. Мой отец был там — он узнал о случившемся и вернулся, — и он рассказывал, что ему никогда не забыть этого странного зрелища: пылают факелы, в яме чернеют два гроба, и никто из присутствующих не издает ни звука — разве что ребенок или женщина всхлипнут от страха. И как только мистер Уайт закончил говорить, все уехали и оставили покойников в их могиле.
Говорят, лошади до сих пор не любят этого места, а я слышала, что еще долгое время после этого над могилой видели какой-то свет или туман, но не знаю, правда ли это. Зато я точно знаю, что на следующий день после погребения моему отцу довелось проезжать по этой тропинке, и он увидел рядом с могилой три или четыре группы людей, которые словно что-то замышляли. Он подъехал к ним и спросил, в чем дело. Они подбежали к нему и стали наперебой говорить: «Сударь, там кровь! Смотрите, кровь!» Отец слез с коня, и люди показали ему, если не ошибаюсь, четыре больших кровавых пятна прямо на дороге; правда, отец с трудом понял, что это кровь, потому что пятна были густо облеплены большими черными мухами, которые сидели неподвижно и не желали улетать. Это была кровь мистера Дэвиса, похороненного прямо на тропинке. Что ж, моему отцу совсем не хотелось и дальше любоваться таким отвратительным зрелищем, и он сказал одному из этих людей: «Сбегайте на кладбище, принесите оттуда корзину-другую чистой земли и засыпьте эти пятна; я вас подожду». Человек вернулся очень быстро и привел с собой церковного сторожа; они принесли лопату и прикатили на тачке землю. Затем они подошли к первому пятну и приготовились засыпать его землей; но как только они принялись за дело — как вы думаете, что произошло? — мухи черной тучей поднялись в воздух и полетели вверх по тропинке по направлению к дому; и тогда сторож (он ведь был церковным служащим) остановился, посмотрел на них и сказал моему отцу: «Повелитель мух, сэр», — только эти слова, и больше ничего. И у каждого другого пятна мухи вели себя точно так же.
Кажется, я видела эту трубу, когда была маленькой, но в конце концов она развалилась сама собой.
Теперь осталось рассказать совсем немного. Конечно, люди еще долгое время говорили, что видели мистера Дэвиса и его молодого человека — и поодиночке, и вдвоем; и в лесу, и на месте сожженного дома; а также видели, как они вместе проходили по тропинке — чаще всего весной или осенью. Я этого подтвердить не могу, но если бы мы верили в призраков и духов, то, наверное, решили бы, что эти люди до сих пор не угомонились. Но могу вам сказать, что однажды мартовским вечером — как раз перед тем как я вышла замуж за вашего дедушку — мы долго гуляли по лесу и болтали, как болтают молодые люди, которые нравятся друг другу; и мы были так заняты собой, что не обращали особого внимания, куда идем. Неожиданно я вскрикнула, и ваш дедушка спросил, что случилось. А дело было в том, что я почувствовала резкий укол в тыльную сторону ладони, взглянула на нее и увидела, что на ней сидит что-то черное; тогда я хлопнула по руке и убила насекомое. А ваш дедушка — он разбирался в таких вещах посмотрел на это создание и сказал: «Ну и ну, никогда не видел такой странной мухи», — и хотя, на мой взгляд, ничего особенного в ней не было, я нисколько не усомнилась, что он знает, о чем говорит.
Мы огляделись и — вот тебе раз — оказывается, мы стоим на тропинке прямо перед тем местом, где находился дом мистера Дэвиса, и, как нам рассказали позже, именно на том месте, где стояли гробы в ту минуту, когда их вынесли за ограду сада. Не сомневайтесь, дорогие, мы немедленно убежали оттуда; по крайней мере, я заставила вашего дедушку побыстрее увести меня, потому что очень испугалась, когда поняла, где мы оказались; правда, если бы я позволила, мы бы остались там подольше — из простого любопытства. Было там что-нибудь еще или нет — точно сказать не могу; возможно, на меня как-то подействовал яд этой ужасной мухи, которая меня укусила, и потому я чувствовала себя довольно скверно; ладонь, да и вся рука здорово опухла. Даже показать боюсь, как она раздулась. И больно было — ужас! Чего только ни прикладывала моя мамочка, чтобы снять опухоль, — не помогало; и только когда наша старая няня убедила ее позвать одного опытного человека из Баскома — лишь после этого мне стало легче. Тот человек, похоже, свое дело знал; она сказал, что я отнюдь не первая, с кем приключилась такая неприятность. «Когда солнце, набрав силу и пройдя высоко по небу, начинает слабеть и клониться к закату, — говорил он, — вот тогда и надо быть осторожным, ибо это лучшее время для призраков на тропинке». Но мы не увидели того, что он приложил к моей руке, и не услышали того, что он при этом говорил. Я быстро поправилась, но с тех пор нередко слышала о людях, которые, так же как и я, пострадали от мух; правда, в последние годы такое случается крайне редко; наверное, все проходит со временем.
Вот почему, Чарльз, я не хочу, чтобы ты собирал ягоды на этой тропинке, а тем более ел их нет; и раз ты теперь все знаешь, меня не убедят никакие оправдания. Так! Сию минуту марш в постель. Что такое, Фанни? В твоей комнате свет? Это еще что за выдумки! Немедленно раздевайся, читай молитву, и если я не буду нужна вашему отцу, когда он проснется, то, может, приду пожелать тебе спокойной ночи. А если я услышу, что ты, Чарльз, пугаешь сестренку, когда она укладывается спать, то тут же скажу об этом отцу, и с тобой будет то же самое, что и в прошлый раз.
Двери закрываются, бабушка минуту-другую сосредоточенно прислушивается и затем возвращается к своему вязанию. Сквайр храпит по-прежнему.
