вопрос поставлен прямо, без всяких околичностей и так хитро, что в случае утвердительного ответа можно было бы осудить Узника как богохульника, а в случае отрицательного ответа – поставить Его свидетелем против себя самого и обвинить как обольстителя народа; в том и другому случае – смертный приговор (Лев. 24, 15, 16; Втор. 18, 20). но Уловляяй премудрых в мудрости их (иов. 5, 13) ответил так: ты рекл еси, – Аз есмь, т. е. твои уста исповедали, что я сын Божий. Подтверждая и усиливая сказанное, Господь присовокупил: обаче глаголю вам: отселе узрите Сына Человеческаго, седяща одесную силы и грядуща на облацех небесных. Этими указаниями на пророчество Давида (Пс. 109, 1), где Мессия представляется седящим одесную Бога, и Даниила (7, 13), где он изображается шествующим на облаках небесных, Господь наш Иисус Христос торжественно пред лицом врагов исповедал свое Божественное достоинство. он знал, что они не уверуют, но, по замечанию блаженного Феофилакта, возвестил им истину с целью лишить их всякого извинения, «дабы впоследствии они не могли сказать, что, если бы мы слышали от него прямое свидетельство о себе самом, мы уверовали бы».
Такое признание представилось каиафе решительным самообвинением, не требующим никаких других разъяснений и доказательств. саддукей, привыкший лицемерить, притворился крайне пораженным словами, которые сейчас слышал от Узника, и в знак глубокого огорчения разодрал одежды свои. Первосвященнику законом было воспрещено раздирать свои одежды (Лев. 10, 6; 21, 10), но каиафа последовал народному обычаю выражения скорби (Быт. 37, 29; 44, 13; суд. 11, 35; 1 Цар. 4, 12; 2 Цар. 1, 2, 11; 3, 31; 3 Цар. 21, 27; 4 Цар. 5, 8; 6, 30 и др.), чтобы сильнее подействовать на присутствовавших. Это раздрание, по выражению блаженного Феофилакта, было вместе и «образом раздрания и упразднения иудейского первосвященства, хотя первосвященник и не сознавал сего». в притворном ужасе, обращаясь к собранию, каиафа воскликнул: хулу глагола: что еще требуем свидетелей? се ныне слышасте хулу Его. Что вам мнится? – Повинен есть смерти, – отвечали злейшие враги Христовы. какой неправедный суд! какое странное смешение судебных действий! «сами обвиняют, сами судят, сами произносят приговор, сами все делают» (свт. Иоанн Златоуст).
Ночное заседание окончилось. До утра оставалось несколько часов, и члены суда спешили разойтись по домам, чтобы, отдохнув после бессонной ночи, снова собраться для произнесения окончательного приговора. Между тем, Божественный Узник из того помещения первосвященнического дома, где происходил суд, был выведен на двор (Мк. 14, 66) и предан на посмеяние грубой и буйной толпы. воины и служители, привлекшие Иисуса Христа из Гефсиманского сада и все время, пока длился допрос, выжидавшие на дворе у разведенного огня (Мк. 14, 54; Лк. 22, 55), воспользовались случаем выместить на Узнике свою досаду за ночное беспокойство. некоторые, в знак крайнего презрения (Чис. 12, 14), плевали Ему в лицо и заушали, другие били по ланитам, а иные, закрывая Ему лицо, ударяли Его и спрашивали: прорцы нам, Христе, кто есть ударей Тя? но Господь, уничиживший себя до зрака раба, смиривший себя даже до смерти (Флп. 2, 7–8), все это перенес долготерпеливо, чтобы быть искушенным во всем, кроме греха (Евр. 4, 15).
Отречение и раскаяние Петра
Мф. 26, 58, 69–75; Мк. 14, 54, 66–72; Лк. 22, 54–62; Ин. 18, 15–18, 25–27
В то время, когда происходил допрос Божественного Узника у первосвященников Анны и Каиафы и предварительный суд синедриона, во дворе первосвященнического дома совершилось знаменательное событие, предсказанное господом вечером, в конце прощальной беседы с учениками (Мф. 26, 34; Лк. 22, 34; ин. 13, 38). Это событие, смирив горделивую самонадеянность одного из довереннейших учеников спасителя, должно было послужить и для него самого, и для других апостолов незабвенным уроком, ясно показавшим, как, по выражению святителя Иоанна Златоуста, «велика слабость нашей природы, когда ее оставит Бог, и как худо не возлагать всего упования на Бога, а надеяться на себя».
Один из следовавших за господом учеников был знаком первосвященнику и беспрепятственно вошел вслед за Учителем и стражей во внутренний двор, а другой – Петр – остался вне и должен был терпеливо ждать, пока ходатайство спутника, который, по свидетельству предания, был Иоанн, откроет ему вход. По обычаю того времени (Деян. 12, 13), присмотр за входной дверью был поручен придвернице; Иоанн переговорил с нею и ввел Петра внутрь, во двор первосвященнического дома. служанка, удивленная домогательством Петра проникнуть внутрь двора, туда, куда привели Иисуса Христа, открывая дверь, спросила: еда и ты ученик еси Человека сего? Петр отвечал: несмь. Уверенный в себе, твердый и решительный, как и всегда, этот избранный ученик ни мало не предчувствовал, что короткий ответ его был началом того глубокого падения, о котором он был незадолго перед сим предупрежден. войдя внутрь, Петр вмешался в толпу рабов и служителей, которые во время допроса Узника развели на дворе огонь и грелись. он думал, что, оставаясь незамеченным, из толков стражи узнает все, что нужно. но подозрение, раз возбужденное, росло и распространялось; как любопытная новость, оно передавалось между служанками. одна из них, видя Петра, сидящего у огня, подошла к нему и, пристально всмотревшись, сказала присутствующим: и сей с Ним бе, и вслед за сим Петру: и ты был еси с Назарянином Иисусом Галилейским. и этот горячий и пламенный ученик, еще недавно изъявлявший решимость положить за Учителя душу свою (Ин. 13, 37), пытавшийся защищать Его мечом (18, 10), теперь, как бы омертвев от страха, забыл о своих обещаниях и покорился человеческой немощи. слова служанки привлекли общее внимание. Петр поспешил отстранить опасность так, как казалось ему наиболее благоразумным в его положении: он перед всеми отрекся от Христа господа и сказал женщине: жено, не вем, ниже знаю, что ты глаголеши. когда присутствовавшие успокоились этим объяснением и первая опасность миновала, апостол, избегая новых вопросов, незаметно отделился от толпы и вышел на передний двор. Здесь ожидало его предсказанное господом предостережение, на которое, впрочем, Петр в смущении и страхе не обратил внимания: в первый раз запел петух. впрочем, хотя уста апостола и отрекались от Учителя, но сердце влекло к нему: дав пройти первому впечатлению, Петр через несколько времени опять вмешался в толпу, стоявшую у огня. Хотя он и старался казаться простым зрителем, совершенно неприкосновенным к делу, но смущенный вид, живое участие в судьбе Узника, особенности речи и другие обстоятельства, заметные для служителей суда, привыкших обращаться с людьми подозрительными, – все это как-то невольно выдавало его, возбуждало сомнения и служило поводом к разным догадкам и соображениям. настало новое испытание. Другая служанка, увидев Петра, начала говорить стоявшим тут: и сей бе с Иисусом Назореом, – сей от них есть. все стали наблюдать за ним с особенным вниманием. Еда и ты от ученик Его еси? – последовал естественный после слов служанки вопрос окружающих слуг. а кто-то, присмотревшись, прямо сказал: и ты от них еси! Преследуемый подозрениями, не зная на что решиться, Петр охотно бежал бы из этого места, сделавшегося западнею, где терялось лучшее сокровище души его – вера, но бегство было уже невозможно, потому что, не сохранив от опасности, оправдало бы подозрения. нужно было отвечать. Простое слово отречения: человече, несмь! казалось уже неубедительным: малодушный ученик с клятвою начал утверждать, что не знает сего человека. так, увлекаемый тяжестью греха, он неудержимо скользил по склону бездны и падал глубже и глубже. Близкая опасность была предотвращена тяжкой жертвой клятвенного отречения: толпа, оставив Петра, обратила внимание на то, что происходило в заседании суда. Прошел еще один ужасный час. Божественный Узник быть выведен на двор и отдан страже на поругание. Петру казалось, что теперь, когда все были заняты Божественным страдальцем, он может быть вполне безопасным свидетелем происходящего и еще раз, хотя издали, желал посмотреть на Учителя. но разговор, в который он вступил со стоявшими вблизи слугами, снова возбудил улегшиеся подозрения. началось последнее и самое жестокое испытание. один из слуг, слыша в выговоре Петра звуки и даже целые слова Галилейского наречия, настойчиво стал уверять: воистинну и сей с Ним бе, ибо Галилеанин есть. Петр отвечал: человече, не вем, еже глаголеши, – между тем живо чувствовал, что положение его опять сделалось крайне опасным, потому что враги, не щадя Учителя, без сомнения, не пощадили бы и ученика, попавшегося в их руки. смущение апостола еще более усилилось, когда и другие, стоявшие там, подошли к нему и сказали: воистинну и ты от них еси, ибо Галилеанин еси и беседа твоя яве тя творит. являлась также и улика, которую нелегко было оспорить: родственник тому первосвященническому рабу Малху, у которого Петр отсек ухо, хорошо запомнивший приметы виновника нападения на близкого ему человека, приступил с вопросом: не аз ли тя
