детей) популярного сейчас жанра фэнтези, но что-то останавливало, почему-то казалось, что это лишь отговорка. Интуиция подсказывала некую подмену...
Но главную подсказку дала сама Ролинг. Цитируя название учебников в школе магов, мы вдруг заметили, что эти учебники уж больно странно называются. Не “Занимательная магия” или “История призраков”, а так, как может называться художественная детская литература (мы имеем в виду языковую конструкцию названия): “Заговор вампиров”, “Каникулы с каргой”, “Духи на дорогах”.
Это с одной стороны. С другой, – реальные школьные учебники все чаще пишутся в форме приключений, в них есть некие сквозные герои: мальчики, девочки, зверюшки. Почему бы и детскому пособию по оккультизму не называться “Гарри Поттер и тайная комната” или “Гарри Поттер и узник Азбакана”? Такая гипотеза все ставит на место.
Учебное пособие и не должно отличаться высоким литературным мастерством: самобытностью персонажей, оригинальностью сюжета, тонким психологизмом, богатством языка. Здесь не обязательны и даже неуместны законы, которые необходимо соблюдать, создавая художественное произведение. Главная цель учебника – максимальная усвояемость материала. Чем увлекательней материал, тем лучше он усваивается. Волшебство, магия – сам по себе материал увлекательный, а если к тому же подать его в форме незатейливых приключенческих историй с героями-школьниками... Да еще с помощью убойной рекламы внушить, что только читатель “Гарри Поттера” имеет право на звание человека, – тогда можно не сомневаться: материал будет усвоен на пять с плюсом и переход в следующий класс гарантирован.
О ВКУСАХ СПОРЯТ
Читающий эти строки, наверное, подумал: “Но что же делать, если детям действительно нравится?!”
Это, между прочим, один из самых частых аргументов. Предупреждаешь родителей о какой-нибудь гадости, о чем-то безусловно вредном для их ребенка, а в ответ слышишь: “Так ему же нравится!”
Но детям (как, впрочем, и взрослым) очень часто нравится дурное. “Горе мне несчастному! Как увлекательно зло!” – восклицает преподобный Феодор Студит. А у ребенка, который находится в стадии активного познания мира, к тому же и не разработана оценочная шкала. Он, глядя на мухомор, тянет руку к новому и яркому, еще не зная, что это яд. Взрослый тоже может оказаться в такой ситуации, но гораздо реже. И ему это гораздо менее извинительно, особенно если он родитель, т.е. лицо ответственное.
Мало ли что еще понравится детям: взрывчатка, наркотики? Некоторым детям нравится обижать слабых, некоторым – мучать животных.
Не надо кривить душой: тут дело в системе ценностей взрослых. Почему-то родители не рассуждают о бессмысленности запрета, когда маленький ребенок рвется встать на подоконник открытого окна или тянется к коробке с лекарствами. Не рассуждают, ибо такие интересы ребенка осознаются ими как несомненная угроза, несомненное зло. И не стоит себя оправдывать тем, что одно дело трехлетки, а другое – одиннадцати-двенадцатилетние школьники, почти подростки. Дети этого возраста еще полностью зависят от родителей, хотя, конечно, справиться с ними бывает сложнее, чем с малышами. Особенно если долго потакать их своеволию. Но не желая “связываться” и трепать себе нервы, мы обрекаем себя в дальнейшем на гораздо более затяжные и трудные бои. Так уж устроена жизнь – пытаясь избежать скорбей, человек терпит скорби еще большие. И уж лучше осознать это, не дожидаясь вразумления свыше.
Еще совсем недавно подавляющее большинство родителей уверяло нас, что никакая сила не может оторвать их детей от телевизора. Складывалось впечатление, что это новый Молох, электронный удав, который сначала гипнотизирует бедных кроликов, а потом заглатывает, заглатывает... – ненасытное чудище!
Но в последнее время в умах взрослых произошли подвижки, и все чаще в ответ на наш вопрос: “Какие телепередачи предпочитает ваш сын или дочь?” интеллигентные родители недоуменно и даже с легким оттенком превосходства отвечают: “Я ему (ей) ВООБЩЕ НЕ РАЗРЕШАЮ СМОТРЕТЬ ТЕЛЕВИЗОР. Мы и сами не смотрим. Мультики на кассете иногда включаем. Но только наши, советские, нормальные.”
Хорошо, когда побеждает здравый смысл, который так убедительно воспел в своих произведениях Честертон. Тоже англичанин.
