Сдержанность и реакция
«...Не убий» никого, кроме еврея,— есть ложь».
Весной 1936 года стало очевидно, что в ближайшее время ожидались кровавые нападения банд арабских террористов на Ишув. Жаботинский предупреждал об этом английского верховного губернатора в Палестине. Никакие меры не были приняты. Через две недели арабы объявили всеобщую забастовку и начали систематические нападения на евреев, они сеяли смерть повсюду. Отряды еврейской самообороны «Хагана» оказывали арабам сопротивление, но — не более того. Никаких ответных акцией не было. Дело в том, что руководство Ишува проводило так называемую политику «сдержанности». В принципе, ее поддерживал и Жаботинский, надеясь, что такая политика приведет в конце концов к тому, что англичане согласятся на формирование еврейских вооруженных сил, которые будут отвечать за порядок в Стране. Однако время шло, а англичане, смотря сквозь пальцы на арабские вооруженные банды, не позволяли, между тем, вооружаться евреям. Собственно, у самого Жаботинского никогда не было иллюзий относительно «сдержанности». Он временно поддерживал ее из тактических соображений, но свои взгляды по этому поводу он выразил еще в 1928 году:
О том, что мода убивать евреев еще не прошла, нету спора. Это видит даже слепой. Остается только одна проблема: каково лучшее средство против этой моды? Следует помнить, что противники и оппоненты Трумпельдора решительно против погромов, что они тоже хотели бы, чтобы на еврейской улице царили тишь да гладь. Однако, утверждают они, реагировать по принципу «око за око» — не выход. Здесь у них появляется возможность сняться в обнимку с такими гигантами, как Толстой и Ганди. Они также утверждают, что подставление другой щеки — куда более эффективное средство, чем ответная пощечина. Они говорят, что противление злу насилием способно повредить мышцам злодея, но сердце его еще более отвердеет и он затаит еще большую злобу. В свою очередь, «непротивление» — оружие, бьющее прямо в сердце злодею; он начинает рано или поздно стыдиться, а стыд — самая сильная человеческая эмоция, стыд не позволит творить зло. Они утверждают, что все беды человечества вытекают из этого пагубного стремления — отвечать злом на зло. Если бы люди «не отвечали», войны и погромы давно бы исчезли.
Красивая и очень притягательная теория. Но, увы, далеко не все красивое и притягательное правильно. Лучшее опровержение у нас перед глазами. Имя ему — история галута. Неправда, что люди никогда не пробовали проверить эту теорию на практике. Мы, евреи, проводили испытания. Мы, собственно, ничем другим и не занимались, кроме как методично, с нечеловеческим терпением, поколениями применяли на практике теорию Толстого. Мы не обращали внимания на то, что она не «сработала» в третий, в десятый и в сотый раз. Нас били снова и снова. Мы не отвечали. История галута полна погромов, но она не знала самообороны. Перед нами самое добросовестное, проведенное по самым строгим правилам науки испытание. И результат? — Бьют.
Как уже говорилось, Жаботинский какое-то время надеялся, что «сдержанность» евреев создаст благоприятный политический климат для формирования и легализации еврейских батальонов — силы, признанной британскими властями. Он писал своим друзьям из ЭЦЭЛ: «Несмотря на то, что невероятно трудно в такое время терпеть и сидеть сложа руки, вы должны считаться с нашими политическими усилиями ради сформирования еврейских молодежных отрядов. Ваше терпение поможет нам в этом деле. Пока есть надежда на успех — терпение необходимо». Но надежды не сбылись. ЭЦЭЛ вынужден был перейти к ответным активным действиям. Жаботинскому, гуманисту до мозга костей, было тяжело смириться с необходимостью войны. Ведь в ней погибнут не только бандиты и террористы. Возможны жертвы и среди ни в чем не повинных людей. Но сама жизнь требовала активных действий. Дальше терпеть убийства было нельзя:
Мы постоянно слышим спекуляции в том духе, что, дескать, террор запятнает самих арабов и никго не захочет сесть с ними за стол переговоров. А вот мы, евреи, покажем себя всему миру людьми честными, терпеливыми и солидными. Нас признают позитивной силой в государстве и т. д. Надо ли объяснять, каков будет результат такой хитроумной дипломатии за счет еврейской крови, дипломатии «на фоне» каждодневных убийств евреев, а также и англичан, и каковы будут «купоны», которые состригут евреи. Единственный вывод яснее ясного: тот, кто не умеет кусаться всеми зубами, того не возьмут в компаньоны; и тот, кто покорно идет на заклание и не допускает и мысли о сопротивлении, удостоится всяческих похвал лорда Чемберлена и будет лишен права въезда в Страну. Потому, что никому не нужен в качестве союзника бездельник.
И в другом месте:
Когда речь идет о войне, не спрашивают, что предпочтительнее — стрелять или не стрелять? Единственный вопрос, который можно задать: что «хуже» — покориться и спокойно смотреть, как тебя убивают, или защищаться всеми средствами, даже жестокими, потому что понятие «предпочтительности» тут просто неприменимо? Все связанное с войной — «плохо», ничего «хорошего» в ней нет и быть не может. Не надо себя обманывать: стреляя во вражеских солдат, вы стреляете не в «виновных». Я прекрасно помню этих «виновных» на Палестинском фронте в 1918 году — турецкие крестьяне, простые и хорошие парни, и никто из них не имел никаких претензий ни к нам — солдатам Еврейского легиона, ни к Британской империи. Все они хотели только одного — домой... Убийство любого из них было таким же преступлением против Бога и человечности, как и убийство любого из нас. Мы-то хоть были добровольцами... Если бы мы задавались тогда вопросом о «предпочтительности», мы неизбежно должны были бы прийти к выводу, что нам следует немедленно разбежаться и плюнуть на такие вещи, как Дом, Свобода, Родина, Надежда.
Римляне говорили: «из двух зол выбирают меньшее». И приходится выбирать: либо спокойно, «сдержанно» взирать на убийство евреев, либо принять жестокие меры для того, чтобы прекратить это.
Это нелегкий выбор, и я вовсе не рекомендую считать это дело «простым». Но надо отдать себе отчет, что «сдерживаться» — тоже преступно.
И еще одна статья на эту же тему:
«Сдержанность» безраздельно правила в Израиле с апреля 1936 по сентябрь 1937 года. Т. е. у нас у всех было достаточно времени, чтобы картина стала ясна всем. «Картину» следует наблюдать под другими углами зрения: как выглядели евреи, с одной стороны, и как арабы — с другой. Евреи выглядели испуганными мышами. Мышь не боится, пока она сидит у себя в норе. Но стоит ей вылезти наружу, где правит кошка,— ее охватывает страх. Так же и евреи — чувствовали себя вполне уверенно в Тель-Авиве и Петах-Тикве. Но уже в местах со смешанным населением — в Яффо, в Иерусалиме — они чувствовали дискомфорт. Не говоря уж о дорогах. Обычная поездка из Тель-Авива в Иерусалим требовала немалого мужества. И смешно требовать от евреев «презирать опасность». Только дурак не считается с опасностью, и даже герой из героев вынужден, видя опасность, воздерживаться от поездок по дорогам, которые стали настоящими ловушками. Совсем иначе ведут себя арабы. Они не боятся гулять по Иерусалиму или по Яффо. Они не боятся разгуливать в Тель-Авиве. Ведь они же не евреи — никто их не тронет. Вот она — картина «сдержанности». С тех пор, как прекратили «сдерживаться», появилось нечто новое. Невелико достижение, но мы считаем, что и это важно. Арабы перестали ощущать себя безраздельными хозяевами. Ликвидирована прежде существовавшая «диспропорция». Как хотите, но объективно — это хорошо. Дело в том, что еще в юности, еще в России я накрепко усвоил одно: никогда, что бы там ни было, чем бы это ни
