котлах вариться или на сковородках жариться. А ведь есть и еще более неприятные наказания.
Ашкаель звал меня в бар, но я отказался. Не люблю я эти сборища. В любом баре внешнего круга всегда полно демонов-неудачников, которые будут подсаживаться к вам, плакаться в жилетку, рассказывая о своем былом величии, и напрашиваться на угощение халявной выпивкой. Мне и самому есть что порассказать, а какой смысл? Времена изменились. Боюсь, что они изменились навсегда.
Убедившись, что затащить меня на попойку не удастся, Ашкаель взмахнул крыльями и выпорхнул в мое окно. Именно выпорхнул. Он был молод и еще не потерял способности, а главное — желания порхать.
Я выглянул в окно, чтобы удостовериться, что он на самом деле улетел, а не затаился поблизости в виде какого-нибудь каприза архитектуры. Вроде все было чисто, и я со спокойной совестью отправился домой.
Дома меня ждал молодой демон самого официального вида. В руках у него была большая пачка бумаг, а на носу — очки. Плохое зрение редкость в среде демонов, у молодежи же оно не встречается никогда, так что передо мной сидел уникум.
Уникум сидел в моем кресле и смотрел мой телевизор.
— Недобрый вечер, — заметил я. — Позвольте полюбопытствовать, сударь, как вы проникли в мое жилище?
— У меня есть универсальный ключ, сударь, — сказал он, повертев на пальце кольцо с отмычками.
— А, — сказал я. — Из чего я делаю вывод, что к нам пожаловало низкое начальство?
— Даже более низкое, чем вы можете себе представить, сударь.
— Я многое могу себе представить, сударь, — сказал я. — Могу ли я попросить вас оставить мое жилище и пойти посмотреть новости в каком-нибудь другом месте?
— Нет, сударь, — сказал он. — Боюсь, что это решительно невозможно.
— Я буду на этом решительно настаивать.
— У меня до вас дело, сударь. До вас, а не вашего телевизора.
— Тогда вы могли бы прийти в мой кабинет, сударь.
— Мое дело носит не слишком официальный характер, — сказал он, — чтобы я мог нанести визит на ваше рабочее место, сударь.
— Боюсь, что делами не слишком официального характера я не занимаюсь, — сказал я. — Сударь.
— Даже если на карту поставлена честь самого ада, сударь?
— Мне нет решительно никакого дела до чести ада, сударь.
— Хочу вас предупредить, что подобное высказывание можно истолковать как измену, сударь.
— Это угроза, сударь? — спокойно осведомился я.
— Это предупреждение, — сказал он. — Хотите сигару?
— Не хочу.
— Зря. Хорошие сигары, сударь. Рекомендую. От наших агентов с Кубы, между прочим.
— Предпочитаю сигареты, сударь, — сказал я. — Свои.
— Как знаете, — сказал он. — Да что же вы стоите? Присаживайтесь.
Тон у него был такой, как будто он был хозяином не только моей берлоги, но и всей скалы. Если не всего ада.
Скажу откровенно, этот парень не понравился мне сразу. Есть любовь с первого взгляда, а у меня к нему в первые же минуты знакомства возникла неприязнь. Я достаточно долго пожил на этом и на том свете, чтобы научиться разбираться в собственных эмоциях, и знание себя подсказывало мне, что неприязнь эта будет стойкой и постоянной. Она не перерастет в ненависть, потому что этот сопляк моей ненависти просто недостоин, но никогда не сойдет на нет. Демоны — существа постоянные. Если им что-то не нравится, то оно не нравится им всегда.
— Вы сидите в моем любимом кресле, сударь, — сказал я.
— Я вижу в этой комнате стул, сударь.
— Стул я держу исключительно для гостей, сударь.
Намек был весьма прозрачным, но он пропустил его мимо ушей.
— Видите ли, Скагс, — сказал он, — у меня для вас есть предложение, и не думаю, что вы от него откажетесь.
— Сударь, — сказал я, — я откажусь от любого предложения, если оно будет исходить от вас, даже не выслушав его.
— Наверное, — сказал он, — это потому, что вы не знаете, кто я такой.
— Наверное, — сказал я, — это потому, что вы так и не соизволили представиться.
— Меня зовут Асгарот, — сказал он. — Я имею удовольствие служить личным секретарем Князя.
Мальчик на побегушках самого Сатаны. Тут есть чем гордиться. Неплохая карьера для такого молокососа.
— Не могу сказать, что было приятно познакомиться с вами, уважаемый Асгарот, — сказал я. — До свидания.
— Я, пожалуй, останусь, — заявил он. — Прочитайте вот эту бумагу.
Я взял листок чисто из любопытства и пробежался глазами по строчкам.
— Что скажете, сударь?
— Бред, — сказал я. — Скажите, а Князь в курсе?
— Князь занят другими делами, сударь, — сказал он.
— Значит, Князя вы не известили, — сказал я. — Сударь, в таком случае это весьма похоже на интригу. А интриги в нашем ведомстве не поощряются, конечно, если разрешение на них не дал сам Князь. И караются они весьма и весьма жестоко.
— Я делаю это для процветания ада, сударь.
— Это весьма похоже на благое намерение, сударь.
— Вы хотите меня в чем-то обвинить, сударь?
— Никоим образом, — сказал я. — Я просто хочу, чтобы вы оставили меня в покое, сударь. Свой долг аду я отдал сполна.
— Никто из нас никогда полностью не рассчитается со своим долгом, сударь.
— Оставьте лозунги для пропаганды, — сказал я.
— Скагс, — сказал он, — я читал ваше личное дело. Я весьма уважаю ваши прошлые заслуги и не сомневаюсь, что предложенная задача вам по плечу. И я не хотел бы угрожать вам, Скагс, однако вы должны понимать, что демон, занимающий мой пост, может сделать ваше дальнейшее пребывание в аду достаточно неприятным.
— Вы, — сказал я. — Осмеливаетесь. Угрожать. Мне?
— Вы вынуждаете меня, Скагс.
— Сударь, я вынужден заметить, что вы невнимательно прочитали мое личное дело, — сказал я.
— Что заставляет вас так думать?
— Потому что, если бы вы внимательно его прочитали, — сказал я, — вы бы поняли, что я никого и ничего не боюсь ни в этом мире, ни в любом другом, и угрожать мне просто бессмысленно.
— Это ваше последнее слово? — осведомился он.
— Да, сударь.
— И вы отдаете себе отчет в том, какие оно может повлечь за собой последствия?
— Вполне, сударь.
— Вы совершаете ошибку, Скагс, — сказал он и исчез в столбе пламени и дыма.
Не попрощавшись. А это, между прочим, дурной тон.
