История Русской Церкви. Том 1. История христианства в России до равноапостольного князя Владимира

подобные предложения, мог вдруг же поспешить к нему со своею проповедию. Евреи, производившие торговлю в Киеве, заметивши обе эти попытки, немедленно могли вызвать сюда своих проповедников из Хазарии, а киевские христиане также немедленно пригласить философа из Греции. И замечательно, что греческий философ, прибывши к Владимиру, сказал только: «Мы слышали, что к тебе приходили послы болгарские и римские», – а о послах еврейских еще не знал и уже услышал от самого Владимира. Должно быть, последние приходили в Киев уже после того, как здешними христианами послана была весть в Грецию о бывших дотоле проповедниках, и когда греческий философ находился уже на пути в Россию, – прямое указание на то, что миссионеры приходили к Владимиру одни за другими очень скоро! Справедливость требует заметить еще, что они отнюдь не в одно время и не вдруг явились к нашему князю, а являлись преемственно в продолжение целого 986 г.

Можно ли допустить, чтобы послы беседовали с Владимиром точно так, как изображает преподобный Нестор? Во всех подробностях, без сомнения, нельзя: подобного рода точность могла бы иметь место только в таком случае, когда бы кто-либо записал эти беседы в то самое время, как они происходили, непосредственно из слов беседовавших. Но, по крайней мере, в основаниях этих бесед, уже посредственно дошедших до того, кто первый записал их, нельзя не признать истины: так все они приличны людям беседовавшим и справедливы, за исключением разве некоторых вопросов и замечаний Владимира послам еврейским и немногих слов греческого философа о магометанах! Речь послов болгарских к Владимиру весьма естественна: они знали слабую сторону князя и хорошо понимали, чем особенно их вера может привлекать к себе подобных людей. Равно и резкий ответ им Владимира о вине для Руси совершенно сообразен с тогдашними понятиями и обстоятельствами и мог буквально переходить из уст в уста и сохраниться до преподобного Нестора. Нет причины отвергать подлинность ответа Владимирова и к послам римским: он мог указывать на посольство западных миссионеров к великой княгине Ольге и Ярополку. Вопросы Владимира греческому философу, в продолжение длинной речи последнего, как нельзя более естественны: они невольно могут возникнуть в уме человека здравомысленного, когда он в первый раз с углублением внимает чудным таинствам христианского откровения. Столько же естественна и самая речь философа, и ее обширность, после того как великий князь высказал ему желание познакомиться с сущностию христианства. Наконец, ничего не может быть естественнее того, что философ, оканчивая свою проповедь повествованием о Страшном Суде, внезапно показал князю картину сего Суда, исторг из груди его невольный вздох и породил в нем желание стать от страны избранных и креститься. Пусть существует предание, что подобным же образом еще прежде обращен был к христианству один царь болгарский, – это не дает нам права заключать, будто такой же случай не мог повториться у нас и что только по ошибке перенесен был он на нашего великого князя. Напротив, естественнее думать, что греческий философ, зная из прежних опытов, как сильно действует на грубых язычников картина Страшного Суда, с намерением позаботился употребить сие испытанное средство при обращении Владимира. И когда князь, долго слушавший его беседу, сильно углубился в размышления, неудивительно, если внезапность этой картины поразила его в высшей степени.

Как могли послы беседовать с Владимиром и понимать друг друга? С берегов Волги могли прийти послами природные славяне, как известно находившиеся в составе болгарского народа, или и коренные болгаре, но довольно знакомые с языком славянским от непрестанных сношений со своими сообитателями славянами; евреи хазарские, производившие целые века торговлю в Киеве, могли и сами несколько изучить язык наш, могли иметь и переводчиков; римский миссионер, еще до того проповедовавший в России, наверно, понимал сколько-нибудь язык народа, которому проповедовал, или уже, без сомнения, запасся переводчиком; наконец, философ греческий, всего скорее, мог быть из болгар или других племен славянских, обитавших в Греции: найти такого проповедника грекам было легко, а послать – требовало благоразумие и желание себе успеха. И этот успех, действительно увенчавший проповедь философа, не зависел ли частик) и от того, что благовестник, владея в совершенстве славянским языком, весьма ясно напечатлел в уме и сердце великого князя истины христианства?

Вторая часть повествования Нестерова об обращении Владимира изображает совещания его со своими боярами и старцами по случаю приходивших к нему миссионеров, отправление русских послов для испытания предложенных вер на месте и ответы этих послов по возвращении.

«В следующем (987) году, – говорит летописец, – Владимир созвал своих бояр и градских старцев и сказал им: „Ко мне приходили проповедники разных вер: болгаре, немцы, евреи и греки, – каждый предлагал мне свой закон как лучший из всех и порицал другие; что вы на это присудите?“. „Князь, – отвечали тогда бояре и старцы, – ты знаешь, что никто своего не хулит, а, естественно, хвалит; если хочешь разузнать дело получше – у тебя есть мужи, пошли их испытать предложенные тебе веры на месте“. Приятною показалась такая речь князю и всем людям; немедленно избраны были десять разумнейших мужей, которые сперва отправились к волжским болгарам, потом к немецким католикам, наконец пришли в Царьград. Здесь император, узнавши о цели их прихода, повелел показать им все величие греческого богослужения; их привели в великолепный Софийский храм, где сам патриарх со всею торжественностию совершал литургию. Величественное, никогда не виданное зрелище совершенно поразило их сердце и чувства. Они не могли отдать себе отчета, что видели и слышали, но только изумлялись и благоговели. Когда возвратились они в отечество, Владимир снова созвал бояр и старцев и велел послам рассказать все виденное. Крайне невыгодно отозвались они о богослужении болгарском; не одобрили и богослужения немцев, заметивши, что в храмах немецких служб много, а красоты никакой. «Но когда пришли мы к грекам, – продолжали послы, – нас ввели туда, где служат они Богу своему, и мы не знаем: на небе ли мы находились или на земле, потому что на земле нет такого вида и красоты, и мы не в состоянии их описать; знаем только, что там с людьми обитает Бог и что богослужение греческое лучше всех других. Забыть этой красоты мы не можем, ибо всякий человек, вкусив сладкого, отвращается от горького; так и мы не имамы зде быти, не хочем оставаться в древней языческой вере». Выслушав слова послов, бояре и старцы, со своей стороны, заметили великому князю: «Если бы нехорош был закон греческий, то не приняла бы его бабка твоя Ольга, мудрейшая из всех человеков». Тогда Владимир спросил: «Где приимем крещение?» – «Где ти любо», – отвечали бояре...».

Еще рассказ – и опять совершенно вероятный во всех своих подробностях! Приступая к такому великому делу, каково перемена религии в целом государстве, Владимир собирает бояр и старцев, или народное вече, и требует их совета – так поступали всегда князья древней Руси в особенно важных случаях; так поступили совершенно в подобном же случае еще Аскольд и Дир, когда прибыл к ним из Греции первый епископ с евангельскою проповедию. Недаром и в саге Олава, короля норвежского, воспитанного при дворе Владимира Великого, сохранилась память о совещаниях нашего князя с боярами и народом касательно принятия христианства, хотя многое другое, относящееся к этому событию, искажено в ней почти совершенно. Бояре и старцы присоветовали князю послать десять разумнейших мужей для испытания предложенных ему вер на месте – совет самый благоразумный и необходимый! Предки наши в то время еще не в состоянии были судить о достоинстве разных вер по их учению и отвлеченным догматам, а приходившие к нам послы более этого и не могли сообщить им каждый о своем законе. Что же оставалось делать? Одно – пойти и посмотреть собственными очами все эти религии в их внешнем проявлении и одежде, в их святилищах, празднествах и богослужении, расспросить о знаменовании их священных обрядов и таким образом хотя сколько-нибудь понять внутреннее достоинство самых вероисповеданий, так и сделано. Достойно замечания, что когда бояре и старцы созваны были для рассуждения о вере, то ни один из них не стал восхвалять или защищать пред Владимиром древнюю веру отцов, ни один не выразил даже намека, что нет нужды искать веры какой-либо иной, лучшей. Не свидетельствует ли это, что предки наши язычники начинали уже в то время довольно ясно видеть недостатки своей отеческой религии и потому мало были к ней привержены? Избранные послы для испытания вер на месте ходили к болгарам, потом к немцам, наконец к грекам и, возвратившись, отдали полное предпочтение вере греческой. Предание об этом путешествии послов русских для испытания вер, кроме наших отечественных летописей, сохранилось еще в одной древней греческой рукописи с такими же точно подробностями, хотя несколько искаженными и преувеличенными. А физическая возможность сего путешествия, для которого назначает летописец около года, не должна подлежать сомнению: сношения киевлян с греками и болгарами были свободны и нетрудны, а к немцам послы ходили, конечно, ближайшим [путем] – почти года для всего этого,