Все засекретить! Перекрыть все доступы! Горт вчера распорядился, что будет лично допускать материалы в СМИ – а сегодня и Хармон вводит свои санкции, отягощенные шпиономанией!.. Но Сид, матерый спец по тайнам и секретности, принял это как должное. В государственной Системе все стремится к умолчанию и герметической закрытости, к тому, чтобы истина была известна только избранным сотрудникам госаппарата, облеченным доверием администрации, ответственным и несменяемым. И лишь монопольно владеющие истиной способны эффективно управлять безмозглым стадом граждан Федерации, а СМИ должны производить для плебса жвачку – пряный, сочный суррогат без сахара и без калорий, имитирующий насыщение правдивой информацией. Незачем жвачному большинству знать истину – она для немногих, кто способен осознать ее и применить во благо, ибо о них сказал бодисатва Иоанн, верный ученик Будды: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными»; недаром же эти святые слова начертаны над входом в Департамент национальной безопасности…
Покидая спальню, Хиллари окинул ее взглядом, словно прощаясь. Да, Кэннан здесь наведет порядок. Потом придут рабочие по интерьеру и все восстановят. Но с разрушением мебели и домашней электроники что-то ушло из этих голубых с серебринкой стен, покрытых едва заметной вязью переплетенных рун и арабесок. Верней, это «что-то» ушло изнутри самого Хиллари – ушло подспудное ожидание чуда, ушло ощущение работы как горячечной рутины, накопившееся за последние три месяца, ушло чувство замкнутости и теснота кокона, где постепенно разрастались и все плотней спрессовывались мысли. Он уносил отсюда странную, смутную и до безумия многообещающую идею, которая вдруг осветила и выход из тупика погонь с импульсными ружьями, и путь куда-то вдаль, где за туманом брезжило сияние…
«Я не вернусь в эту квартиру, – понял Хиллари. – Косметический ремонт – и надо продать ее к чертям. Поживу в баканарской гостинице, там куда просторней! А после сниму… нет – куплю… квартиру подороже и побольше. И надо же такому быть, чтобы когда я нащупал открытие – проект решили ликвидировать!! А мне сейчас так нужен проект и… киборги, побольше киборгов, зараженных Банш! Где их взять? Наловить? А они просто так не даются! Впору серым ЦФ впрыскивать… Да, а инсталляционные версии у „отцов“ покупать?.. Не-ет, за проект я буду драться до последнего. Никогда не сдавайся, Хиллари!»
На пути в Баканар к нему по трэку привязался Тито Гердзи, которому тоже занадобилось узнать – правда ли, что Фанк не Фанк, а…
Хиллари по-мужски коротко и энергично, теми словами, которые не говорят в приличном обществе, объяснил приятелю, что многие его сегодня затоптали с этим делом, а между тем у него база разбита, квартира разгромлена, андроида киборги зарубили, проект на волоске висит, и если еще кто-нибудь сейчас ему сунет перст в рану, то за последствия он не ручается. Гердзи все понял и изящно закруглился: «Я потом перезвоню».
У Тито была своя заноза – его невеста и пяток ее подруг вспомнили, как любили покойного Хлипа, и теперь кусали адъютанта: «Вынь да положь нам информацию из первых уст!», а Тито извивался и отбрыкивался: «Государственная тайна!», чем еще больше распалял остервеневших фанаток. Это если не считать подзабытых знакомых, которые вдруг вспомнили о нем через двенадцать лет после окончания училища и по трэку после «Хай, Тито! Это я, Такой-то» сразу брали быка за рога – «А правда, что…»
Позавидуешь тут Хиллари, чей номер трэка запрещено знать посторонним!
Косичка не смотрела в глаза маме – только на свое колено. Оно выглядело безобразно – из размозженного покрытия выдавился от хромой ходьбы кусок разбитого мениска, а осколки коленной чашечки контрактор утянул под кожу на бедро. Хорошо, что Звона дома не было, мама его послала за едой.
– Вы глупые и непослушные девчонки, – выговаривала мама Чара. – Кому я говорила, чтоб о всех затеях первым делом сообщали мне? Ну, кому? Отвечай!
– Мам, прости…
– Я-то прощу. Я обниму и расцелую. Но колено твое не срастется от этого. Лильен, как тебе это в голову пришло?!
– У нас все было продумано, – глядя в пол, промямлила Лильен. – Если бы там не оказалось Чайки…
– Я уже слышала про Чайку. Она теперь на стороне врага.
– Мам, а ты бы в нее выстрелила?! – вскинула лицо Косичка.
– Фосфор, – не ответив ей, Чара поглядела на варлокера, – ты знал об их намерении или нет? Ответь мне честно.
– Сказал – нет, значит – нет, – мотнул гривой Фосфор. – Сколько можно спрашивать одно и то же?..
– Сколько? Пока я снова не стану доверять тебе.
– Я принес деньги и кредитку, – Фосфор ушел от темы. – Чтоб вы поняли: эти колечки-цепочки – горячий товар, руки жжет; за такое больше двадцати процентов не дают… да и не все там было драгоценное, немало стразов и подделок под картенги. Ребята, что купили вещи Эмбер, – правильные, я их знаю. Кредитка не засвечена, я проверял, но это карта для туристов, отоварить можно только в банке, – он выложил пачку купюр и карточку величиной с игральную. – Тут шестьсот сорок три басса. Ремонтник возьмет за починку колена полштуки, и само колено на замену где-то надо раздобыть…
– Я схожу в банк, – предложила Гильза. – Успею до закрытия, если пойду прямо сейчас.
– А мы пока стянем ей ногу потуже, – прибавил Фосфор. – Гнуться не будет, зато ходить станет легче. Чара, не ругай больше девчат – они уже все поняли.
– Нет, я буду их ругать! Мало забот у нас было – так потеряли пистолет, и колено пополам!..
Гильза задумалась, как бы одеться. Курточку? Лучше жакет. И брюки. Сумку обязательно… Покосившись на мамулю – вроде не следит, – Гильза украдкой переложила пистолет Рыбака из его потертой сумки в свою красивую. С этой штукой себя чувствуешь уверенней. И он немагнитный, его не просканируют.
Поезд надземки – гремучий, облупленный, пыльный – завис на пятнадцать секунд у платформы на изгибе эстакады, дрожа от рокота моторов, выбросил жидкие струйки спешащих людей, других людей всосал в себя и, звеня, сорвался с места, чтоб скорее покинуть Поганище. Снизу кто-то швырнул для забавы гнилым фруктом – еще одна грязная плюха украсила вагон со счастливым лицом на борту – «Покупайте ПРОЗРАЧНЫЙ КЕФИР! Я люблю тебя, Сэнтрал-Сити!»
Сиденья изодраны, поручни вырваны или грубо сварены – настоящий поезд для манхла и молодежи, у которой вечно денежек в обрез. Ночью в этот поезд не садись, если ты выглядишь чуть побогаче нищего.
