— Сегодня очень хороший день, — продолжал Хлип, — сегодня я трезв и спокоен. У меня не болит голова, не ноет грудь, я не испытываю тревоги и страха. Сегодня, 17 октября 235 года, в 21 час 20 минут, я, Джозеф Вестон, находясь в здравом уме и трезвой памяти, высказываю свою последнюю волю, чем отменяю распоряжения, сделанные ранее. Я оставляю предыдущее завещание прежним по всем изданным материалам. Тринадцатый диск, обработанный мной, я записал в память киборгов Санни и Файри, которых я отпускаю на свободу. Я лишаю прав на Тринадцатый диск своих родственников любой степени родства и звукозаписывающие фирмы. Своей волей я объявляю Тринадцатый диск, а также все записи о моей жизни, хранящиеся в памяти вышеупомянутых киборгов, достоянием человечества. Обнародовать их может тот распорядитель, чьи качества были перечислены во вступлении и кому киборг Санни или Файри передаст их добровольно, без угроз или принудительного взлома памяти. Я лишаю своих родственников права на вмешательство в обнародование этих материалов, права вето и купюр. Это моя жизнь, и я хочу, чтобы люди узнали правду. С фирмой «AudioStar» я расплатился, вернув по первому их требованию задаток в сумме 150 000 бассов и выплатив неустойку в сумме 420 000 бассов. Вот квитанции банковских переводов, зафиксируйте их номера. К сему прилагается запись разговора с представителем фирмы. С подлинным верно, Джозеф Вестон, бывший Хлип. Конец.
Хиллари тотчас отдал сигнал: «Немедленная остановка! Выход!», внутренне ликуя, что в самом начале не поддался на уговоры Гаста взломать Фанка. Спасла интуиция и отношение к закону, как к радиации. А то бы влипли в историю, не отмылись.
Из шлемов все вылезли с потрясенными лицами. Еще бы! Только что Хлип огласил им свое последнее, еще никому не известное завещание. Гаст набросился на шефа:
— Почему ты остановился?! Мы же начали проникать… и такой облом!
— Гаст, — зашипел на него Хиллари, стараясь не замечать Энрика, — ты рехнулся! Пока экспертиза не докажет, а суд не признает подлинность нового завещания, мы ни разу не коснемся Файри. Сунешься — лично шкуру спущу!
— А все равно, — Гаст сбросил перчатки, — мы знаем: есть, есть! Полный Тринадцатый Диск! Вау-у-у!
Гаст сделал кувырок через себя и прошелся на четвереньках, завывая. Хиллари решил не подавать вида, что бы ни происходило, и повернулся к Энрику.
— А ты разве не знал, что его выкормила и воспитала собака? — очень тихо сказал Энрик. — Очень породистая черная сука. Его мать разводила и продавала щенков, чем и жила.
— Это ты о Хлипе?
— Нет, о Гасте…
Хиллари понял, что съезжает с ума.
— Пойдем, нам надо обсудить увиденное.
Тут к ним подскакал возбужденный Гаст и, упав на колени, протянул руки к Энрику:
— Пророк! Святой! Святой!.. — его горло перехватило, голос прервался.
Энрик присел, взял голову Гаста в ладони и внятно произнес:
— У тебя будет все: дом, семья и любящие дети. Говори ясно и четко, смотри вперед. Твои родители умерли, не надо их искать. Ты будешь счастлив.
Когда они оказались в коридоре, к Хиллари подошел Домкрат и протянул два конверта. Распечатав один, Хиллари прочел: «Это человек!» Второй он сунул в карман.
Запершись в кабинете, Хиллари с Энриком еще трижды прогнали запись. Сомнений быть не могло — Энрик приобрел буквально национальное сокровище. Оставалось извлечь его из недр памяти, не повредив. Битый час Хиллари и Энрик изощрялись в юридической терминологии, составляя план совместных действий. Ясно, что отражать удары придется с нескольких сторон. Под конец они ощущали себя единомышленниками, но одна заноза мучила Хиллари — Фанк держал явку в театре и располагает еще массой сведений, до которых Энрику и дела нет.
— Как ты собираешься использовать Фанка? — напрямую задал вопрос Хиллари. Теперь они не чинились.
— Когда подтвердится мое исключительное право распоряжаться этой информацией, потребую переписать все на более надежный носитель и спрячу в банк до поры до времени. Киборг — слишком ненадежный сейф для таких ценностей. Пока он ходил в безвестности — еще куда ни шло, но когда все узнают — его же выкрадут, если в подземный бункер не упрятать. Меня оставят, а его упрут.
— Я не о том. Вот мы сольем память. Что ты будешь делать с Фанком?
— В подтанцовку он мне не годится, сценарии для меня писать не сможет, «Защите наследия…» Дорана подарить — чересчур щедро. Лучше я не буду думать, как мне быть, — мне это потом во сне приснится.
— Он театром управлял, — подсказал Хиллари. — Один. Если он будет делать это под контролем твоего директора — дела пойдут еще лучше. Он будет приносить тебе прибыль. Я знаю, что говорю: у меня домашний кибер критиком работал.
— И что критиковал? — заинтересовался Энрик.
— Современное изобразительное искусство.
— Так им и надо.
— Мне бы хотелось услышать ответ.
— Еще что-нибудь напророчить? Тебе мало на сегодня? У меня проблем невпроворот. Мне из-за размытой формулировки Хлипа, чтобы стать распорядителем этой части наследства, придется доказывать по суду, что я честный и принципиальный человек. А как это сделать? Да таких критериев нет.
— Найдут, — заверил Хиллари, — соберут авторитетную комиссию…
— Собрали уже! — Энрик чуть не выматерился. — Двести остолопов будут объявлять мою Церковь деструктивным культом.
