На часах скромно темнела цифра — 11.03; цифра невероятная — поскольку Хиллари никогда не опаздывал. Хиллари был без галстука, без брючного ремня; волосы его явно не общались с расческой, а пиджак он нес через плечо, зацепив за вешалку пальцем, согнутым в крючок. Он был в мятой рубашке. По лицу его плавала улыбка Будды, понявшего суть мироздания.
Обычно так являлся Гаст — не вовремя и неопрятно. Вальпургиева ночь все перетасовала — Гаст пришел, на удивление, рано, а Хиллари словно взялся сменить его в роли шалопая.
— Здравствуйте, — глаза Хиллари блаженно лучились тихим счастьем. — У нас все в порядке?
— Ааааа… да! Вполне, — нервно кивнул Гаст. — Мы тут… текущие проблемы…
— Босс, — Пальмер, скрепя сердце смирившись с необычным обликом начальника, решил посвятить его в суть ругани, — я возражаю против того, что Гаст сделал с Маской!
— А что? — Хиллари витал где-то далеко.
— Я, согласно твоему распоряжению, последовательно изучаю ее мозг. Продвинулся до Первого Закона. И вдруг он срочно берет ее к себе на стенд, что-то в ней смотрит, а потом я нахожу в ее памяти дыры!
— Неправда. — Гаст вернулся в колею. — Дыры там были всегда! Это следы приоритетного стирания. А может, она себя стирает прямо здесь. Вот бы ты чем занялся, Паль! И мне НАДО было влезть в нее! Это заказ полиции — версия событий на Энбэйк глазами террористов.
— Нет, я полагаю, что те дыры появились после того, как…
— Паль, — голос Хиллари мало-помалу начал обретать привычную звучность, — а ты бы заявил все это под присягой? На Большом Жюри?
Слабым местом Пальмера был педантизм — это врожденное, тут ничего не поделаешь. И вывести его из строя было легко — просто заставить его усомниться, запустить генетически детерминированный механизм сомнения — а там оно само все парализовало.
— Ну… я хотел сказать, что… нет, я не уверен, но…
— В таком случае и говорить не стоит, — назидательно заметил Хиллари — впрочем, с благосклонным видом, подразумевающим «С кем не бывает?!»; улыбкой он отослал Пальмера к его стенду, второй улыбкой активировал нахмуренного Гаста: — Что сделано за утро?
— Звонил Горт.
— И?
— Там для тебя записано на автоответчике, послушаешь.
— Разве ты сам не говорил с ним?
— Я ему: «Огастус Альбин, заместитель», а он мне: «Можете не продолжать, достаточно; запишите сообщение для Хармона»… Хил, я что — совсем не гожусь на должность зама? Вроде двух слов не сказал, а он сразу…
— У Горта аллергия на тебя; терпи, это пройдет с годами. Давай дальше.
— Дальше так дальше… Туссен починил Кавалера.
— О! Спасибо за новость! Надо сходить поглядеть…
— Не ходи, одно расстройство.
— Ты что — видел его?
— Н-да. Из любопытства. Туссен спросил: «Ну, зам, что скажешь?» Я говорю: «Блеск! Великолепно! Красота! И дальше так работайте!» А он почему-то обиделся: «Уйди отсюда и не возвращайся». Я не понял — что он хотел услышать от меня? Море похвал, что ли?..
— Как все-таки Кавалер выглядит?
— Зрелище для крепких духом — ноги разные, глаза косят, по стенке ходит и отклеиться не может… Нет, не разные, конечно, ноги — это разнобой в тяге контракторов… Так что, если считать меня, теперь в проекте два лица с ограничением возможностей. Я их спросил по-человечески: «А вы ему костыль давать не пробовали?», тут они вовсе из себя полезли: «Уходи ты от греха, здесь всякие железки под рукой, как бы тебе самому костыль не понадобился…» Хил, ну не умею я администрировать! — Гаст уронил голову боссу на плечо, и Хиллари его отечески, сочувственно погладил по вихрам.
— Нет, Гаст, ты сумеешь, справишься… Еще каких-нибудь трое суток — и ты…
— Что-о-о-о?!! Трое суток?!! Да я совсем рехнусь!!
— А вот этого я не позволю. — Хиллари помахал у Гаста перед носом какой-то синей бумажкой. — Прочесть, что тут написано? Пред-пи-са-ни-е вра-ча. С этого дня и ближайшие пять суток ты ОБЯЗАН ночевать и получать процедуры в центре медицинской реабилитации. Не бойся, скучать не придется; я попросил — нас поселят в соседних палатах.
Доран, освещавший с утра майские шествия, был в настолько хорошем расположении духа, что шел по коридору, чуть не подлетывая. Волны счастья, которые он излучал на централов, переполняли его самого. Он радовался всему — голубому небу (на 1 мая никогда не бывает дождя, угадайте почему?), толпам народа в яркой одежде, возможности творить и дерзать, — когда вышедший из-за поворота высокий мужчина негромко позвал его:
— Доран?
Доран, виляя хвостом, побежал к хозяину. Даже думать о том, что ты вот так запросто столкнешься нос к носу с владельцем ста двадцати шести супермаркетов, восьми газет и канала V Дэнисом Гудвином, было смешно. Разумеется, Дорана отследили по системе внутреннего наблюдения и доложили Гудвину, чтобы тот вышел наперехват и якобы случайно с ним встретился. О, какая честь!..
Доран легким шагом подошел к человеку, о возрасте которого можно было только гадать — подтянутый, с матовой кожей, он выглядел так же броско и одновременно ненавязчиво, как парни на рекламе лосьонов. На вид лет сорок пять — сорок восемь. Но только на вид. Доран точно знал, что 60-летний юбилей Гудвин
