– Мне не нравится твой галстук, Джастин Ф. Флауэринг. Тебе что, никто никогда не говорил, что нужно надевать черный галстук на похороны? Простой черный галстук?
– Нет, мне никто не говорил. – Что-то во взгляде сына Глории Ламарк до смерти напугало Джастина.
– Боюсь, ты не очень хорошо выглядишь, Джастин Ф. Флауэринг. Я думал, ты прожженный репортер и тебе только подавай горяченькое. Теперь скажи мне, как зовут актера и актрису, которых ты видишь на экране.
– Глория Ламарк, – сказал Джастин.
– Очень хорошо. А мужчину? – спросил Томас.
Мальчишка-репортер испуганно смотрел на него.
– Я же говорил тебе это, – сказал Томас. – Я перечислил тебе названия всех ее фильмов, имена всех актеров, исполняющих главные роли. У тебя, наверное, голова забита арт-хаусным мусором? Любишь Феллини? Жана Люка Годара? Алена Роб-Грийе?
– Я плохо разбираюсь в фильмах.
– Сюжеты фильмов, в которых снималась моя мать, не отличались сложностью – ты должен это понять, Джастин Ф. Флауэринг. Это не означает, что они были глупыми. Они были логичными. Не то что это арт-хаусное дерьмо. Ее фильмы были великими, понимаешь ты это, Джастин? Именно поэтому они разрушили ее карьеру. Завистники. Я хочу, чтобы ты запомнил это для своей статьи. Запомнишь?
Джастин кивнул.
– Таких фильмов больше не делают. И никогда не сделают. Это невозможно – ведь она умерла. Они ее убили. Убили!
В неожиданном припадке ярости Томас вылил на раскаленные камни ведро воды, отшатнулся от взвившегося пара, снова наполнил и опорожнил ведро. Жара стала невыносимой. Джастин закричал. Томас Ламарк вышел из сауны и закрыл за собой дверь.
Джастин лежал, поворачивая голову то вправо, то влево в попытке отыскать струю прохладного воздуха в этом обжигающем, ужасающем паре. Он вдыхал его и обжигал легкие. Пар жег ему ноздри, глаза. Волосы на голове трещали. Было так жарко, что в какой-то момент ему показалось, что его с головой засунули в лед. Затем его мозг перестал его обманывать, и жара вернулась.
Через некоторое время дверь снова открылась. В дверном проеме стоял Томас Ламарк и в одной руке держал паяльную лампу, а в другой – электрическую дисковую пилу, позади которой вился кабель.
– Джастин Ф. Флауэринг, сейчас мы с тобой поиграем в одну игру. Она должна помочь тебе запомнить все фильмы моей матери. Я перечислю тебе их названия еще раз. После этого ты их повторишь. Только названия. Да?
– Да! – Голос репортера дрожал.
– Хорошо. Это будет интересная игра, Джастин. Только запомни одну вещь. Всякий раз, когда ты сделаешь ошибку, я буду отрезать тебе что-нибудь: руку или ногу. Запомнил?
Джастин в ужасе смотрел на мучителя.
Томас не прерываясь перечислил все названия – все двадцать пять фильмов. Затем сказал:
– Теперь твоя очередь, Джастин.
– Вы можете повторить это еще раз?
– Я повторю, если ты ошибешься, Джастин. Все в свое время. Начинай.
– «К-крылья пустыни», – сказал Джастин Флауэринг.
Томас кивнул.
– Э… «Дело „Аргосси“».
Томас снова ободряюще кивнул.
– Близко, Джастин, но не вполне верно. Фильм называется «Дело „Арбутнот“». Но на первый раз прощается. – Он улыбнулся такой теплой улыбкой, что Джастин уверился, что парень только шутит насчет того, что отрежет ему руку или ногу.
Он улыбнулся в ответ:
– Спасибо.
– Пожалуйста, – сказал Томас. – Ну, давай дальше.
– «Дьявольская гонка».
– Верно. Осталось всего двадцать два, Джастин!
– «Штормовое предупреждение».
– Двадцать один!
– Э… что-то из двух слов. Второе – «Монако»?
– Я не собираюсь тебе подсказывать, Джастин. Ты должен вспомнить сам.
Он с ненавистью смотрел на мальчишку, на его всклокоченные светлые волосы, на струйки пота, стекающие по лицу.
Джастин больше не мог ничего вспомнить. Он беспомощно смотрел на Томаса.
– Осталось двадцать с половиной. Не слишком хороший результат, Джастин Ф. Флауэринг. Думаю, стоит освежить тебе память.
Он включил дисковую пилу и шагнул вперед.
Джастин закричал и отчаянно забился в своих путах, но они были такими крепкими, что освободиться было невозможно. Тем временем диск пилы подбирался к запястью – ниже… ближе…
Он сейчас прекратит. Он просто пугает. Он сейчас прекратит.
Джастин почувствовал резкую боль. Увидел красную ленту крови. Услышал, как лезвие вгрызается в его плоть. Его мозг будто онемел от шока, но тело наконец докричалось до него, и глаза Джастина закатились от непредставимой боли – его руку будто зажимали в тиски. Он зажмурился. Крик сменился булькающими звуками. Открыв глаза, он увидел, что этот ужасный парень держит за палец его отрезанную кисть.
– Глупый, глупый Джастин. Это научит тебя всегда воспринимать меня всерьез.
Джастин таращил глаза. Шок и боль. Это сон, и сейчас он проснется. А затем сопло паяльной лампы извергло пламя. Он услышал его рев. Парень взял лампу и поднес огонь к культе.
Джастин заорал во всю силу легких.
Взрыв боли окутал его тело. Мозг расплескался по черепу.
И наступила тьма.
17
Купите себе белый фургон.
Честно, это лучший в мире совет. Не новый, слегка потрепанный, чтобы не привлекал внимания. Простой белый фургон – например, «форд-транзит». Или «хай-эйс». Не имеет значения. Главное, чтобы он был крепкий, с хорошей электрикой и аккумулятором. Люди будут думать, что вы работяга, едущий по вызову, – сантехник или еще кто. С белым фургоном вы становитесь невидимкой.
Да.
А невидимка может много всего сделать.
Я рассказал Джастину Ф. Флауэрингу о Гейзенберговом принципе неопределенности, но он был не в настроении получать новые знания. Он вообще не воспринимает больше одной вещи зараз.
Я объяснил ему, что Гейзенберг считал, что сам факт наблюдения в научном эксперименте изменяет поведение рассматриваемых объектов. Я пытался донести до него, что то, что я наблюдаю за ним, в то время как он в сауне смотрит фильмы, в которых снималась моя покойная мать, незаметно влияет на него – так незаметно, что, наверно, не поддается измерению.
Но он вообще ничего не понял.
Он долго пробудет в этой сауне. Я слежу за временем. Сейчас он смотрит «Дьявольскую гонку». Она
