святые иконы» (гл. 38). «Что касается до верности слову, – замечает Флетчер, – то русские большею частию считают его нипочем, как скоро могут что-нибудь выиграть обманом и нарушить данное обещание. Поистине можно сказать (как вполне известно тем, которые имели с ними более дела по торговле), что от большого до малого, за исключением весьма немногих, всякий русский не верит ничему, что говорит другой, но зато и сам не скажет ничего такого, на что бы можно было положиться». Некоторые народные обычаи, частию остатки еще языческой старины, хотя и потерявшие свой прежний смысл и приуроченные к христианским дням и праздникам, а частию сложившиеся вновь под влиянием грубого невежества толпы, были или только непристойны для христиан, суеверны и бесчинны, или вместе и безнравственны. Вот как изображает эти обычаи Стоглав: «На мирских свадьбах играют органники, гусельники и смехотворцы, и поют бесовские песни, и, как поедут в церковь венчаться, священник едет с крестом, а пред ним со всеми теми бесовскими играми рыщут» (гл. 41, вопрос 16). «В Великий Четверток рано утром палят солому и кличут мертвых» (вопрос 26). «В Троицкую субботу по селам и по погостам сходятся мужи и жены на жальниках (кладбищах) и плачут на гробах с громким воплем, а когда начнут играть скоморохи, гудники и перегудники, то, перестав плакать, начинают скакать, и плясать, и бить в ладони, и петь сатанинские песни на тех же кладбищах» (вопрос 23). «В ночь под праздник Рождества святого Иоанна Предтечи и на самый праздник во весь день и ночь, равно и в навечерия Рождества Христова и Богоявления, в городах и селах мужи и жены, отроки и девицы собираются вместе и со всякими скоморошествами, с гуслями и сатанинскими песнями, с плясками и скаканием ходят по улицам и по водам, предаются различным играм и пьянству, и бывает отрокам осквернение и девам растление, а под конец ночи спешат к реке с великим криком, как бесные, и умываются водою, и, когда начнут звонить к заутрени, отходят в домы свои и падают, как мертвые, от великого клокотания» (вопрос 24 и гл. 92). «В Пасхальную неделю совершают
Излишне было бы присовокуплять, что против всех этих многообразных недостатков и пороков как в духовенстве, так и в народе, заявленных самим царем на Стоглавом Соборе, Собор изложил в своих постановлениях и поучения, и убеждения, и соответствующие правила из Кормчей, и, где находил нужным, даже угрозы наказаниями не только церковными, но и царскими.
Глава IX. Отношение Восточнорусской Церкви к другим Церквам и исповеданиям
I. Отношение к православным Церквам Востока и югославским
Восточнорусской Церкви, или Московской митрополии, с самого начала настоящего периода суждено было занять особенное положение в кругу других православных Церквей, и это не потому, что она сделалась фактически независимою и одною из автокефальных, даже первою после Иерусалимского патриархата, а вследствие внешних обстоятельств. С падением Константинополя Греческая империя пала окончательно, пали за нею и югославянские царства. И все православные Церкви, восточные и югославянские, подверглись владычеству злейших врагов христианства – магометан и всякого рода притеснениям, лишениям и бедствиям. Одна Церковь Русская оставалась сравнительно благоденствующею. Россия не только успела свергнуть с себя монгольское иго и искоренить внутреннюю свою язву – удельную систему, но с каждым новым царствованием более и более укреплялась, расширялась и возвышалась. А государь русский был единственный вполне самостоятельный православный государь во всем мире. Очень естественно, если на Россию, на Церковь Русскую, на русского государя устремлялись теперь взоры всех православных, бедствовавших под иноверным игом, с мольбою и надеждою на помощь и если, с другой стороны, сыны Русской Церкви считали себя как бы обязанными по чувству христианской любви, а также по чувству уважения и благодарности к старейшим Церквам Востока делать для страждущих своих по вере братьев все, что было возможно. Правда, в начале периода в России усомнились было в самом православии греков и даже открыто высказывалась мысль, как известно из псковских споров об аллилуйе, что греки на Флорентийском Соборе «к своей погибели от истины свернулися», что «развращенным грековом» верить не должно, что и в первосвятительской Церкви Цареградской «мерзость и запустение», а в начале XVI в. была в ходу и другая мысль, против которой счел нужным писать Максим Грек, будто самые святые места Востока осквернились от долговременного пребывания под властию неверных и будто потому не должно принимать поставления ни на митрополию, ни вообще на владычество от Цареградского патриарха как живущего «во области безбожных турков поганаго царя» (Максим. Соч. 3. 153, 156). Но обе эти мысли как неосновательные скоро были забыты и не препятствовали русским относиться к грекам как к своим единоверцам. Случалось и теперь, как прежде, что русские предпринимали путешествия в Царьград, Иерусалим и другие святые места собственно для поклонения святыне или на Афон для изучения монашеской жизни. Случалось, что и к нам приходили оттуда такие лица, как серб Пахомий Логофет и Максим Грек, которые много потрудились для нашей Церкви. Случалось, что какой-либо первосвятитель Востока присылал нашему первосвятителю в духе братской любви приветствие, благожелания и благословение всей его пастве (А. и. № 89). Но подобные сношения между русскими и между греками и южными славянами были теперь крайне редки. А главные и постоянные сношения их состояли именно в том, что страдавшие под иноверным игом православные обращались к России с своими просьбами, а сыны Русской Церкви простирали братьям-страдальцам руку помощи.
Мы уже знаем, что еще при великом князе Василии Васильевиче первый по падении Царяграда тамошний патриарх Геннадий присылал к нашему митрополиту Ионе свою грамоту и что Иона посылал ему материальное пособие, какое мог, и обещал посылать и впредь, а великий князь отправил к патриарху и своего посла Ивана Владимировича и затем еще два раза посылал кирилло-белозерского игумена Кассиана. И как целию этих посольств было исходатайствовать у Цареградского и прочих патриархов грамоту на независимое поставление нашего митрополита в России и самостоятельное управление им своею митрополиею, то очень естественно предположить, что и самые дары нашего князя патриархам были очень нескудны. Тогда же, по всей вероятности, получил свое начало и тот обычай, по которому русские государи в продолжение настоящего периода высылали Цареградскому патриарху ежегодную дань, или жалованье, простиравшееся к концу XVI в. до пятисот золотых. Кроме этого, через год по падении Царяграда мы видим у себя какого-то цареградского, т. е. прибывшего из Царяграда (не от самого ли патриарха?), митрополита Игнатия, который целый месяц собирал пожертвования в Пскове и затем переехал в Новгород, и еще какого-то грека Димитрия, о котором сам митрополит Иона сделал следующее воззвание ко всем князьям, архиепископам и епископам, боярам и воеводам и всем вообще православным: «Дети мои, этот человек, христианин православный, по имени Димитрий, грек, пришел к нам от великого православия, из царствующего Константинаграда и поведал нам, что попущением Божиим грех ради наших тот великий Константиноград взяли безбожные турки, святые Божии церкви и монастыри разорили, святые мощи сожгли, старцев и стариц, иноков и инокинь и всех греков многолетних предали мечу и огню, а юных и молодых отвели в плен. Тогда же и он, грек Димитрий, с женою и чадами немилостиво отведен был и имение его, говорит, все взято, так что ему нечем себя, жены и детей выкупить из горького пленения. Положа упование на великое Божие человеколюбие и слыша о великой вашей вере к Богу, он пришел просить милостыни, чтобы выкупить себя и семью из плена. И я благословляю вас, своих детей, что кому Бог положит на сердце, ради спасения ваших душ подайте ему милостыню, помня слово Самого Христа:
В княжение Ивана Васильевича III этот Иерусалимский патриарх Иоаким сам уже обращался к России за помощию. В Иерусалиме случилось страшное землетрясение, от которого многие мечети сарацинские совершенно рассыпались, а славный христианский храм Воскресения Христова расселся сверху донизу, и купол его упал. Тогда сарацины хотели отнять у христиан этот храм и обратить в мечеть, и патриарх едва мог умолить египетского султана, чтобы не отнимал церкви и не обращал ее в мечеть. Султан потребовал за
