– Репортёры в щели лезут. Хотят раньше оглашения узнать, какую статью вы примените.
– Пусть читают законы, там всё написано. Самое важное – на обложке: «Право есть справедливость».
Умел Колт оглашать приговоры. Казалось бы, столп юстиции, живой параграф, но иной раз так взглянет, что люди обмирают.
– Именем Федерации… – начал судья в глухой тишине зала.
– …к смертной казни путём лучевого разрушения нервной системы, без права замены вида казни.
Кастельс упёрся в барьер подбородком, он смотрел в никуда.
– …без права замены вида казни.
Не веря ушам, Реддэй завертел головой, беззвучно открывая и закрывая рот. Губы у него тряслись. А ведь каким лихим киллером он был в «записи Хассе»!
– В завершение хочу напомнить господам ОСУЖДЁННЫМ, что приговор суда присяжных обжалованию не подлежит.
Некоторые, угадавшие исход и заранее готовившиеся чествовать судью, метнули к ногам Колта цветочные венки. Гарибальд неколебимо стоял в своей шёлковой мантии, даже слабым кивком не отвечая на знаки восторга и благодарности. Кричали: «Браво! Да здравствуют присяжные! Гип-гип-ура!» Кое-кто рвался к скамье подсудимых, силясь пробиться сквозь заслон крепких приставов: «Вы оба сдохнете!.. подонки! Вас зажарят на луче! о, я бы посмотрела, как вы будете корчиться!»
Реддэй хихикнул раз, другой, потом захохотал, но это был не смех. Его пришлось взять под руки и увести силой. Он что есть мочи цеплялся за барьер, потом за дверную коробку, вопил во всю глотку. Не иначе решил, что их кончат немедленно, как после военно-полевого суда, вот и ум потёк.
Кастельс оказался выдержанней – он выпрямился, жёстко оглядел ликующий зал. Там были и строгие, неподвижные лица. Дождались, высидели своё, желанное.
Лишь одного лица не хватало. Он вспоминал его, пытался восстановить тот миг, когда взгляд и ствол задержались на безымянном наладчике с обручем на лбу и выступами немигающих видеокамер над глазами, закрытыми стекляшками дисплеев. Пока длился миг, парню досталось больше пуль, чем прочим. Зачем он так долго смотрел? Нет бы уроду упасть и ползком, ползком за автоматы!.. Но он, гад, глядел, он пристально вглядывался, он запоминал.
Надо было взять прицел выше. Размочалить башку вместе с визором, вдребезги. Если бы знать заранее, как поступить!..
Всё потому, что торопился перед делом. Не потёр как следует в ладони верный, добрый амулет – заработал «вышку». А иначе бы, глядишь, и обошлось.
От злости на свою оплошность Кастелъс стукнул по барьеру кулаком. Какие-то одиннадцать жмуриков – храть на них! Себя гораздо жальче, особенно когда пропадаешь по глупости.
Настала зима. Надутое багровое солнце, как низко летящий и тускло светящийся аэростат, ползло в пепельно-сером небе над самой грядой терриконов. Длинные чёрные тени-щупальца протягивались по равнине, выбеленной углекислым снегом, почти касаясь куполов базы, а затем Литтл Рэд скатывалась за край мира, и снежный простор покрывался трепетными отсветами эриактора.
Всё менялось с быстротой бегущей стрелки, но менялось к худшему, как ход прогресса. Время бежало, сгущалась тьма, а весна не обещала ничего отрадного, кроме новых бурь и заволакивающей окна рыжей пыли.
– Где Карен? – в упор спросил Альф, прежде чем лечь в ложемент. Джомар встретил его настойчивый взгляд с полнейшим равнодушием.
– Работает в космосе.
– Что, старты с кораблей?
– Ты уверен, что я должен перед тобой отчитываться?
– Я беспокоюсь о ней. Мы все беспокоимся.
– В полёте следует думать только о выполнении задания, а не о посторонних вещах. Курс и цель. Без отклонений. Я даю тебе летать больше, чем другим; ты подаёшь надежды. Не заставляй меня думать иначе.
Сегодня – вместо Ирвина! как тот ворчал, когда на полигон взяли Альфа! «С чего это? должен быть мой полёт!» А знаешь, как раки моргают? Джо виднее, кого запустить вне очереди!.. Альф возгордился, даже приосанился. Так-то, «детская подгруппа» утёрла нос старичкам.
– И всё-таки про Карен…
– Опять?
– Вы можете передать ей привет от нас? Сказать, что мы её… любим, ждём. Желаем ей удачи.
«Мне бы кто пожелал!» – Джомар ощутил тяжесть всех дней, минувших после пропажи образца V.
– Передам, как только увижу.
Наблюдатель вернулся 24 января, когда хамрийская зима перевалила за середину – уже не бело- розовый, а бледно-серый, с запавшими глазами. Ещё до возвращения безопасника связь сообщила результаты розысков, и самые болезненные опасения исчезли.
– Там что, не кормили? Вы как плейбой после загула.
– Работы было много. – Норр обнаружил, что Мошковиц тоже поблёк за это время. – Не всегда
