сентября 1595 г. А это было уже, как увидим, пред отъездом Потея и Терлецкого в Рим. И потому легко понять, отчего под актом нет подписей епископов – Львовского Гедеона Балабана и Перемышльского Михаила Копыстенского: к тому времени оба они уже отказались от всякого участия в унии. Таким образом, настоящий акт, придуманный Потеем и Терлецким, при появлении своем не мог иметь никакого влияния на дело унии.
Гораздо важнее было другое событие, совершившееся к концу того же 1594 г. под влиянием Луцкого владыки Кирилла Терлецкого. По его приглашению съехались в город Сокаль епископы: Львовский Гедеон, Персмышльский Михаил и Холмский Дионисий. Здесь Кирилл старался изобразить пред ними плачевное состояние православной Церкви, и особенно порицал ее главных архипастырей – Восточных патриархов, и своими хитрыми словами довел епископов до того, что они, во-первых, составили и подписали приговор, в котором выражали свое согласие на принятие унии и который решили послать чрез самого же Кирилла Терлецкого к митрополиту, прося его благословения, а во-вторых, написали условия (артикулы), на основании которых соглашались принять унию, и поручили, вероятно, тому же Луцкому владыке изложить эти условия пред королем. В начале своих условий епископы говорили: «Видим мы в наших старших, т. е. патриархах, великое нестроение и незаботливость о Церкви Божией; сами они в неволе, и вместо четырех патриархов теперь явилось их уже восемь (чего прежде никогда не бывало). Видим, как они живут там, на своих кафедрах и подкупаются друг под другом, как утратили свои соборные церкви. А, приезжая к нам, они не ведут никаких диспутов с иноверными и не хотят давать ответов от Священного Писания, хотя бы кто и требовал, а лишь собирают с нас свои пожитки более, нежели сколько следовало бы, и, набрав откуда ни попало денег, подкупают друг друга там, в земле поганской. Потому мы, не желая более оставаться под таким их пастырством, единодушно согласились и желаем приступить к соединению веры и признать святейшего папу Римского нашим единым верховным пастырем. Только просим, чтобы господарь обеспечил нас с нашими епископиями своею грамотою и навсегда утвердил следующие артикулы: а) чтобы обряды и церемонии в наших церквах не нарушались ни в чем до скончания века, б) чтобы русские владычества, церкви, монастыри и их имущества оставались в целости и все духовенство, по стародавнему обычаю, под властию, благословением и подаваньем епископов; в) чтобы все церковные дела и служба Божия не нарушались никем ни из духовных, ни из светских и отправлялись по старому календарю; г) чтоб господарь благоволил дать нам почет на сейме и место в раде (сенате); д) чтобы проклятия, какие могут быть на нас от патриарха, не причинили никакого вреда ни нам, ни нашему духовенству; е) чтобы монахи из Греции, которые приезжают сюда грабить нас и которых мы смело можем назвать шпионами, никакой власти над нами больше не имели; ж) чтобы листы и привилегии, какие понадавали у нас патриархи ради прибытков своих братствам и на разные справы в народе, от чего размножились секты и ереси, были уничтожены; з) чтобы каждый новоизбранный епископ был посвящаем от митрополита Киевского, а самого митрополита посвящали все епископы с благословения папы Римского и без всякой платы; и) чтобы все эти артикулы король утвердил нам своими грамотами, одною на латинском, а другою на русском языке; к) чтобы король постарался об утверждении тех же артикулов и грамотою святейшего папы и чтобы мы удостоены были таких же вольностей, какими пользуются в Короне Польской и великом княжестве Литовском арцибискупы, бискупы, прелаты и все римское духовенство».
Когда владыка Луцкий Кирилл по поручению епископов, собиравшихся в Сокале, явился к митрополиту с их посланием и приговором об унии, митрополит изъявил на нее и с своей стороны согласие и собственноручно написал свои «пункты», по которым поручил тому же Кириллу, отправлявшемуся к королю с «артикулами» от епископов, ходатайствовать пред польским канцлером и гетманом Замойским. «Прежде всего, – писал Рагоза, – по несогласию самих наших старших, патриархов, я хочу с иными некоторыми епископами признать верховную власть святейшего папы Римского, сохранивши в целости все обычаи и обряды нашей Восточной Церкви. А его милость пана гетмана просить, да обеспечит нас король своею грамотою, чтобы я, митрополит, оставался на своей митрополии до конца жизни, во всякой чести, уважении и покое; чтобы я по примеру моих предместников имел место в раде и все вольности наравне с римскими духовными; чтобы неблагословенные листы на нас от патриархов, если какие будут принесены, не имели никакой силы и значения; чтобы монахи из Греции больше у нас не бывали и в неприятельскую Московскую землю не пропускались. Особенно просить пана гетмана, чтобы не пускали с листами к нам от патриархов людей перехожих и проезжих, ибо мы справедливо признаем их шпионами». Легко приметить, что митрополит изложил в своих пунктах, хотя короче, те же главные мысли, какие были изложены в артикулах епископов, и даже воспользовался кое-где теми же выражениями – знак, что артикулы епископов были ему показаны и им прочитаны. Эта собственноручная записка Рагозы, уцелевшая доселе, служит неопровержимым доказательством, что еще к концу 1594 г. он изъявил свое согласие на унию, и изъявил из-за своих личных выгод. Но, вручая Кириллу Терлецкому эту свою записку, митрополит позаботился упросить его, чтобы он не открывал о происходившем между ними и о данном им, митрополитом, согласии на унию никому из православных, даже самому Ипатию Потею. Когда последний в генваре следующего (1595 г.), находясь в Торчине у князя бискупа Луцкого Бернарда Мацеевского, встретился там с Терлецким и спросил его о свидании его с митрополитом после съезда епископов в Сокале, то Кирилл отвечал, что хотя он был у митрополита, но о съезде ему и о тайных решениях съезда ничего не сказал. И потому Потей спешил (от 16 генваря) сообщить митрополиту за новость, которую с трудом будто бы выведал от Кирилла, что в Сокале «все уже епископы списались» приступить к соединению с римлянами и что о том дано уже знать кое-кому и из верховных лиц. Затем Потей продолжал: «Когда я имел об этом разговор с князем бискупом Луцким, то он просил меня и владыку Луцкого, чтобы мы привели к тому же и Вашу милость, указывая на немалые от того выгоды для Церкви Божией. Я говорил с князем о великих обидах, которые мы терпим не только от них, католиков, но и от своих; говорил, что нет у нас согласия; старшего своего, митрополита, считаем ни за что, против него бунтуем, на его грамоты и проклятия не обращаем внимания и вовсе не хотим иметь над собою старшего. Бискуп мне отвечал: „Знаю, знаю, но отчего же это так делается? Оттого, что порядка между вами нет, а ваши патриархи об этом не заботятся; только затем сюда приезжают, чтобы вас грабить и сеять между вами несогласия, выдавая грамоты на грамоты. Но когда будете в унии, тогда все пойдет иначе: старший будет иметь большее значение, и все будут его слушать и бояться“. Говорили далее о том, чтобы приступить к унии без насилия совести и веры нашей, вспомнили и о месте в раде и на все получили добрый ответ и обещание помогать нам. Говорили и о том, что Ваша милость хотя бы и хотел привести дела в порядок, но средств не имеет по обеднению старшей кафедры. Бискуп отвечал: „Это последнее дело; будем стараться, чтобы та кафедра для большей важности получила хорошее содержание“ – и сам указал на Печерский, говоря: „Приличнее управлять им митрополиту Киевскому, нежели живущим там пьяницам“. И просил нас о том, чтобы мы сами ехали к Вашей милости и обо всем с Вами договорились. „А когда согласитесь, – сказал, – дайте нам тихонько знать, а мы уже не только от короля, но и от самого папы послов к вам иметь будем с приглашением Вас к унии, и синод от короля будет назначен; там, на том синоде, будем трактовать с вами, как бы прежде всего согласиться в том, в чем мы не сходимся; там же обеспечено будет Вам, чего вы желаете, относительно целости вашей веры и ваших церемоний“. С тем мы и расстались, обещавшись ехать к Вашей милости. И потому прошу: сделайте милость, уведомьте нас, где можем Вас найти...» Далее Потей уведомлял митрополита: «Я видел у Луцкого владыки грамоту коронного канцлера, в которой пишет, что король желает видеться с Вашею милостью и чтобы владыка Луцкий также ехал к королю (то недаром), но Луцкий обещался не ехать, пока не увидимся с Вашею милостью». Это значило, что Кирилл Терлецкий успел уже исполнить возложенное на него поручение от митрополита и епископов и побывал у коронного канцлера и короля, который потому-то и приглашал теперь к себе митрополита вместе с Кириллом. В заключение Потей прибавлял: «А письма этого, покорно прошу, никому. Ваша милость, не показывай, ибо я поверяю то Вашей милости как старшему пастырю». Таким образом, и митрополит скрытничал, и Кирилл Терлецкий, и Потей – все чего-то опасались. Едва ли мы ошибемся, если скажем, что опасались они наиболее своих же могущественных мирян, которые могли своим влиянием повредить им и замышляемому ими делу, каковы особенно были воеводы: киевский князь Острожский и новогродский Скумин-Тышкевич. Вот что, например, писал к последнему митрополит от 20 генваря, после того как получил чрез Терлецкого приговор епископов, собиравшихся в Сокале, и сам вручил Терлецкому такое же от себя согласие на унию: «Православный, вельможный и милостивый пан воевода! Стараясь давать знать Вашей милости как столпу Церкви нашей обо всех новостях, касающихся Церкви и меня, извещаю Вас о новой новинке, никогда не слыханной предками нашими и Вашею милостию: посылаю Вам в копии лист, писанный ко мне отцами епископами, о намерении их подчиниться Римскому
