прося засвидетельствовать ее древность, и, получив свидетельство бурмистров и радцев, напечатал послание Мисаила к папе на русском и польском языках. Мы знаем, что это послание было не более как попытка к унии, и притом не увенчавшаяся успехом (нашей «Истории» 9. 43–61). Но Потей с торжеством указывал на это послание как на доказательство, что уния действительно существовала в Киевской митрополии при Мисаиле, и не только при Мисаиле, но и при следующих митрополитах, и выводил заключение, что все привилегии, данные польскими королями русскому духовенству, даны собственно униатскому русскому духовенству, а не православному. К концу года Потей, несмотря на то что виленские бурмистры и радцы русской веры действовали с ним заодно против православного братства, донес королю, что они, имея Троицкий монастырь под своею опекою, вовсе о нем не заботятся и доходы с его имений неизвестно на что употребляют, а одно имение неизвестно кому отдали. Поэтому король отнял (16 ноября) у бурмистров и радцев Троицкий монастырь и отдал по просьбе Потея только что поставленному им архимандриту Самуилу Сенчиле, с тем чтобы он держал монастырь «в единости святой с Костелом Римским и в послушенстве старшего пастыря своего – митрополита». Отселе Троицкий монастырь, при котором несомненно существовал тогда и женский, окончательно перешел в руки униатов.
Одновременно с тем, как Потей вел борьбу с православными в Вильне, он боролся с ними и в других местах. В тот самый день (26 сентября 1599 г.), когда король пожаловал Потею грамоту на митрополию со всеми ее имениями, Потей получил от короля и грамоту на архимандритство в Киево-Печерском монастыре со всеми его имениями. Спустя неделю король объявил об этом и всем своим подданным другою своею грамотою (от 2 октября) и в ней провел ту мысль, излюбленную Потеем, что прежние литовско-польские государи наделили русских епископов и прочее духовенство многими привилегиями за принятие унии, состоявшейся во Флоренции (известна только одна такая грамота – Владислава III), что впоследствии русское духовенство потеряло все свои привилегии по отступлении русских в прежнюю свою схизму (известно, напротив, бесчисленное множество королевских грамот, пожалованных именно православному русскому духовенству) и что теперь, когда удалось вновь утвердить между русскими унию, он, король, не только восстановляет прежние права и вольности русскому духовенству, но готов дать и большие, почему и пожаловал митрополиту Михаилу Рагозе Киевскую лавру, а ныне по смерти его жалует ее преемнику Рагозы Ипатию Потею. Между тем братия лавры, еще не успевшие избрать себе собственною властию по силе давнего своего права нового архимандрита на место скончавшегося Никифора Тура (†1599), и не думали принимать Потея, как прежде не приняли Рагозу. Зная по прежнему своему опыту, как трудно бороться с лаврскими иноками, королевский дворянин Ян Кошиц, назначенный для передачи Потею лавры и ее имений, решился начать передачу не с самой лавры, как пытался сделать при Никифоре Type, а с ее имений, и притом таких, которые находились далеко от Киева, в повете Оршанском, но ошибся в расчете. Лишь только Кошиц с оршанским возным Зенковичем, двумя шляхтичами и несколькими слугами митрополита прибыл 12 октября в первое из этих имений – Печерск, как встретил здесь двух лаврских монахов с множеством казаков, могилевских мещан и других вооруженных людей. Монахи затворили пред Кошицем ворота, не пустили его во двор и кричали прибывшим, чтобы они удалились, а когда Кошиц начал было читать королевские листы, то не захотели его слушать и начали стрелять в него и его спутников и у одного из шляхтичей убили коня. Спустя два дня Потей принес на этих монахов жалобу чрез своего слугу в оршанском суде, а спустя год, сделав внезапное нападение (22 ноября 1600 г.) на Печерск, насильно отнял его и другие соседние села у лавры и подарил (21 генваря 1601 г.) на содержание своей униатской семинарии в Вильне. За лавру заступилось киевское дворянство. Оно чрез своих послов на варшавском сейме настоятельно доказывало королю, что он не вправе назначать архимандритов в Печерский монастырь, что это право принадлежит самим печерским инокам и киевским дворянам.
Настояния подействовали на Сигизмунда, и он, опасаясь волнений, обратился с просьбою к папе Клименту VIII отменить прежнюю буллу, которою Киевская лавра предоставлялась униатским митрополитам. Папа согласился и отменил эту буллу своим бреве (от 19 июля 1603 г.), но с тем, чтобы король вознаградил митрополита за лавру чем-нибудь другим, и чтобы старанием короля впредь назначался на архимандритство в лавру добрый католик. Потею очень не хотелось отказаться совсем от имений лавры, и он что же придумал? Он объявил королю, что отказывается от имений лавры, находящихся в Короне Польской, а желает только удержать за собою ее имения, находящиеся в великом княжестве Литовском. И король своею грамотою от 20 февраля 1605 г. утвердил за Потеем эти последние имения. Но не прошло и двух дней, как король по просьбе чернецов Киево-Печерского монастыря, которые наконец сами избрали себе нового архимандрита, Елисея Плетенецкого, и вместе по ходатайству князя К. К. Острожского и сына его Януша (латинянина) отдал (22 февраля) Печерскую лавру архимандриту Елисею со всеми имениями, какие только ей принадлежали и какими владели ее прежние архимандриты, следовательно, и с теми, которые находились в княжестве Литовском: верно, королю объяснили, что не следует идти против папского бреве, им же самим испрошенного. А чтобы вознаградить Потея за потерю, король пожаловал ему (3 марта) Лещинский монастырь со всеми его имениями, в котором прежде настоятельствовал Елисей Плетенецкий. Но Потей не хотел отказаться от имений лавры, находившихся в княжестве Литовском, упорно удерживал их под своею властию и вел из-за них тяжбу с Елисеем Плетенецким до конца своей жизни, равно как и Плетенецкий, будучи уже архимандритом Киевской лавры, не хотел уступить Потею Лещинского монастыря и старался вытеснять из него тех, кому передавал Потей управление монастырем. Пытался также Потей возвратить себе от лавры те митрополичьи имения, которые «увязаны» были ей по суду в 1598 г. за долг ей митрополита Михаила Рагозы в 8000 коп грошей литовских. Но и тут потерпел неудачу. Архимандрит Елисей Плетенецкий вместе со всею братнею отвечал возному земли Киевской, прибывшему с королевскою грамотою для отобрания этих имений и передачи митрополиту, что с них еще не получена монастырем вся сумма, какая определена судом, и до тех пор, пока она вполне не будет уплачена, монастырь не отдаст и не уступит митрополичьих имений и будет оборонять их.
Вскоре по вступлении Ипатия Потея на митрополитскую кафедру ему пожалован был (28 декабря 1599 г.) в управление до его живота Свято-Троицкий монастырь в Слуцке опекуном слуцкой княжны Софии, виленским каштеляном Иеронимом Ходкевичем, с тем чтобы в монастыре хвала Божия отправлялась всегда «под едностью святою и згодою с Костелом католицким». При увязанье этого Слуцкого монастыря и его имений за Потеем последний не встретил никаких сопротивлений: ярый латинянин Ходкевич не мог бы допустить того. Но в среде слуцкого белого духовенства нашлись лица, которые не хотели покориться новому митрополиту как униату. Получив об этом известия, Потей написал к слуцкому духовенству послание (29 мая 1600 г.), в котором, величая себя не только митрополитом Киевским и владыкою Владимирским, но также и архимандритом печерским и слуцким, убеждал непокорных повиноваться ему как своему законному архипастырю и в заключение присовокуплял: «Знаю причину вашей непокорности, вы боитесь новины, но не всякому духу верьте. Пишу к вам как отец к детям, как пастырь к овцам, не столько моим, сколько Христовым. Но если вы пренебрежете и этим нашим отеческим напоминанием, то на непослушных есть и иное лекарство, о котором вы сами ведаете из правил богоносных отцов, а короче сказать: помните, что я вам не Рагоза». Вслед за тем Потей послал своего наместника слуцкого протопопа Афанасия Герасимовича, разумеется преданного унии, чтобы он обозрел все церкви не только в Слуцке, но и в окрестных местах и обратил внимание, как священники совершают таинства и службы, преподал церковным причтам надлежащие наставления и вразумления, раздал им святое миро от имени Потея, собрал с них Потею обычные куницы и таким образом утвердил в духовенстве подчиненность и покорность новому, униатскому митрополиту.
В 20-й день декабря 1599 г. король послал Потею вторичный позыв явиться на генеральный сейм в Варшаву и дать ответ по жалобе на него, Потея, и Кирилла Терлецкого, заявленной русскими послами еще на сейме 1598 г., но тогда не рассмотренной и отложенной до сейма 1600 г. Потей и Терлецкий явились. Король назначил для выслушания их 15-е число марта, но только решился выслушать обвиняемых владык не пред лицом всего сейма, как следовало бы и как просили русские послы, а лишь в присутствии одних своих сенаторов. В чем обвинялись Потей и Терлецкий, мы уже знаем. Как же они оправдывались? В сущности они отвечали следующее: «Наше дело не подлежит суду короля и сената, ни какому-либо другому светскому, а подлежит суду духовному. Но чтобы показать нашу невинность, мы заявляем, что все народы по воле самого Спасителя должны принадлежать к одной Церкви католической, под главенством Римского папы; что мы с митрополитом Рагозою не сделали ничего нового, а только восстановили то единение с Римскою Церковию, которого держались и русские со времен Флорентийского Собора и за которое король Владислав понадал русскому духовенству великие вольности, подтвержденные королями Александром и
